Александр Чуманов - Ничто не ново - только мы.

Со стороны можно было наблюдать, как сын неба окутался сияющим облаком, а облако, мгновение повисев неподвижно, с невообразимой быстротой умчалось ввысь, растаяло там.

Одиссей же видел лишь далекую звезду, в то время как остальные звёзды как-то размазались по горизонту, стали световыми штрихами, напоминающими следы элементарных частиц на проявленной фотопластинке. А та, единственная звезда, которая нужна была ему, увеличивалась с непостижимой быстротой от восьмой величины до второй, а потом и до первой. Наконец, стали заметными вокруг нее точки планет…

«Как бы не врезаться куда-нибудь на полном ходу! — испуганно мелькнуло в том уголке мозга, который еще не успел перестроиться, перейти от обычного дремотного состояния в сверхсостояние. — Снизить бы скорость!..» Но мысль эта даже не успела окончательно оформиться. В глазах вдруг вырос огромный диск, его ночная сторона, возникло ощущение ветра, сперва горячего, но как-то не очень, потом холодного, но тоже не очень, скорей прохладного, такого же, какой минуту назад дул в иномире.

А потом неведомая сила, наверное, обусловленная безграничными возможностями, развернула Одиссея на сто восемьдесят градусов, это он понял по тому, что стали обдуваться встречным потоком не макушка, а пятки, и довольно мягко опустила на грунт.

Грунт при ближайшем рассмотрении оказался асфальтом, которого не было на Понтее, что бесспорно доказывало благополучное завершение путешествия. Однако весь ночной ландшафт здорово напоминал понтейский, очертания деревьев, подступавших к самой асфальтовой тропке, были очень привычными, где-то что-то журчало тоже знакомым голосом.

Но небо обмануть не могло. К нему и обратился Одиссей с самым главным для данного момента вопросом. И небо ответило блеском созвездий, названия которых успели вылететь из головы, но конфигурация вспомнилась отчетливо. Сомнений быть более не могло. Одиссей стоял на Земле.

А тут еще одно доказательство выплыло из-за туч и непривычно ярким светом озарило окрестности. Ничем другим, кроме Луны, это небесное тело быть не могло.

— Люди! Я вернулся, люди-и-и! — во всю глотку завопил Одиссей. Он упал на колени, прижался лицом к хранящему земное тепло асфальту, пахнущему чем-то неуловимым, возможно, детством, и из глаз хлынули слезы.

Никаких мыслей не было в этот момент в голове бедного космического скитальца, даже память об умершей жене отодвинулась куда-то далеко, словно не смогла поспеть вслед за хозяином, а осталась лишь дикая радость, которую невозможно выразить словами.

И неизвестно, сколько бы Одиссей так ликовал, если бы не вспомнил вдруг о штанах.

А он вспомнил о штанах и мигом вскочил на ноги, и его необдуманный крик в ночи резко оборвался. Возникло чувство досады. Ну, стоило ли так безоглядно спешить? Ну, не лучше ли было сперва все хорошенько обдумать? Как и что. Вероятно, следовало прихватить с собой нечто вещественное. Какой-нибудь образец материальной культуры. Ведь Одиссею номер три еще лететь и лететь.

Во всяком разе, одеться надо было обязательно, как ни крути, набедренной повязки для торжественной встречи маловато. Вряд ли на Земле так сильно изменилась мода. Впрочем, как знать.

Одиссей попытался усилием воли создать себе одежду из ничего, но не получилось. Хотя данная задача и не казалась ему сложней предыдущей, решенной с таким блеском. Еще раз он поднатужился, сделал глаза демоническими, еще раз рявкнул: «Штаны!» Но нет. Штаны не образовались.

Сразу зашевелилось сомнение, не остались ли новые способности на Понтее. Так и подмывало еще раз попробовать искривить пространство. Но здравый смысл взял верх. Мало ли, как могло все обернуться.

«Ладно, — решил Одиссей, — одежда — не главное. Главное, сориентироваться, наконец, на местности, определить, в какую сторону двигаться. Надо же людей искать, родню какую-нибудь».

Он опять грохнулся на колени, принялся шумно обнюхивать асфальтовую тропу, но запах нефтепродукта перебивал все другие.

Одиссей плюнул. Встал. Отряхнул коленки. Но одно понять успел: асфальт лежит давно, растрескался сильно. Значит, вполне возможно, что людей поблизости нет.

Словом, он не нашел ничего лучшего, как пойти наугад, благо, вариантов было не так много, всего два. Туда — или сюда. На север — или на юг.

Одиссей выбрал юг, потому что всегда выбирал юг, если вставала необходимость выбора. Потом асфальтовая дорожка кончилась, перешла в обыкновенную лесную тропку, пробитую неизвестно кем. Так до рассвета Одиссей одолел, пожалуй, километров пятнадцать — двадцать и здорово притомился. Все же возраст у него был преклонный, и сказывалось напряжение последних дней.

А когда только-только стало светать, то обнаружилось, что уже несколько часов Одиссей движется по лесополосе, обрамляющей прямую, как стрела, магистраль. Видимо, уже что-то происходило с обостренными предыдущей дикой жизнью чувствами, раз не удалось сразу учуять близость транспортной артерии, по которой довольно интенсивно двигался разнообразный транспорт неизвестного принципа действия.

Выждав, когда транспортный поток прервется на момент, что случалось нечасто, Одиссей перемахнул искусственную преграду в несколько гигантских прыжков и вновь скрылся среди деревьев. Лесополоса на противоположной стороне дороги ничем не отличалась от той, которую он только что покинул, но что-то ведь заставило его это сделать.

И здесь, сквозь заросли, когда вот-вот должно было взойти солнце, Одиссей вдруг увидел город. Он его, конечно, представлял несколько по-другому, по-старинному, но едва увидел, признал сразу. Потому что ничем иным то, что открылось глазам, просто не могло быть.

Серебристые сферы, тороиды, эллипсоиды, а также всевозможные комбинации этих пространственных фигур плавали прямо в воздухе, слегка перемещаясь от ветра, но сохраняя взаимное расположение и ориентацию. Окна на этих зданиях двадцать четвертого века зачем-то присутствовали, хотя стены просвечивали насквозь.

А что — Одиссей определенно не возражал бы пожить в этом городе, зря что ли он столько десятилетий мучился и кормил клопов в художественном, но первобытном шалаше!

С величайшей осторожностью, словно выслеживал носорога, Одиссей прокрался на окраину города, затаился меж ящиков для отбросов, осмотрел окрестность.

Город спал безмятежно. Не было видно ни бродячих домашних животных, ни занимающихся оздоровительным бегом людей. Понятно, другая эпоха диктовала другие правила поведения обитателей планеты, и пока эти правила нравились Одиссею. Но должно же было хоть что-то остаться от прежней жизни!

И, о чудо, самое нужное для сына неба как раз осталось! Посреди одного из дворов Одиссей увидел вкопанные в землю столбики с натянутой между ними веревкой. А на веревке развевались серебристые штаны и серебристая рубаха!