Наталья Точильникова - Иные

Серьги решили продавать в очередном маленьком городке. Подпольная торговля здесь имелась, хотя и не очень бурная.

— Пойду я, — сказал Ник. — Так безопаснее.

Катя отдала ему сережки.

Нику завязал глаза вонючий беспризорный мальчишка и повел неведомыми переулками в какие-то трущобы. По крайней мере, Ник считал, что это обязательно должны быть трущобы. Повязку сняли в неприятного вида сарае. Рядом стояли трое мужчин.

— Кто твой господин? — спросил грузный мужик, похожий на крестьянина или кузнеца.

— Какое это имеет значение? Вы же не полиция Иных.

— Мы-то не полиция, а вот ты — сервент.

— Как вы догадались?

— А ты нашивку забыл с куртки спороть, когда бежал! — Мужик расхохотался. — Что, хозяин попался суровый? А, деваби? А то ленту снял, а нашивку забыл.

— Я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать моего господина.

— Да-да! Ты доставай сережки-то.

Ник достал Катины серьги, завернутые в платок. Мужик грубо вырвал их у него из рук и развернул.

— А деньги?

— Будут и деньги, деваби!

Мужик резко развернулся, и Ник почувствовал удар. Очень сильный. Под дых. Он упал. Кто-то ударил его ногой. Еще и еще. Пока он не потерял сознание.

Он очнулся на ночной мостовой под летним дождем и попытался встать. Над ним закружились бледные размытые фонари. Он ухватился за столб. Все тело болело. К горлу подкатывала тошнота, и рядом не было товаби, который бы снял боль и восстановил функции внутренних органов. Чудом Ник добрался до того места, где они договорились встретиться с Кэт. Она его ждала. Бросилась к нему, заплакала, и он снова потерял сознание.

Потом была серая каморка. Наверное, чердак. Ник лежал на полу, на рваном тюфяке, и Катя приносила ему еду.

— Откуда это? — спросил он, когда ему стало лучше.

— Неважно. Ты ешь.

— Катя, что ты делаешь? Откуда у тебя деньги?

— Не кричи на меня! Это не то, что ты подумал. Я ворую. Режу сумки.

— О боже!

— Не кричи! Я, в отличие от тебя, смогла тогда продать свои часы, и меня не ограбили!

— Тогда ты была сервентом Христиана Поплавского. Я думаю, тебя просто побоялись тронуть. Теперь мы никто.

— Ты думаешь, это важно?

— Они очень интересовались моим господином и догадались, что я скрываюсь. Только тогда начали бить. Мы обрели свободу и потеряли защиту.

— Надо было вернуться, да?

Ник горько усмехнулся.

— После карманных краж? Я не уверен, что теперь Христиан оставит тебя в живых при всем его либерализме. А твоей смерти я не переживу.

Так продолжалось до начала осени, когда Ник окончательно поправился и стал выходить на улицу. Они жили в квартале полуразрушенных брошенных домов, служивших приютом для таких же отверженных, как они. Квартал давно собирались реконструировать, но не хватало средств.

Ник пытался найти работу, на которую не требуется разрешение. Воровать он не мог. Патологически. Только разводил руками. Иногда удавалось кому-нибудь что-нибудь починить. Техника была столь же старой и заезженной, как все здесь. И даже такой техники в трущобах было мало. А никто из приличных людей, даже homo naturalis, никогда не вызовет мастера из этого квартала. И Ник брался за любую работу. Хоть ассенизатором.

— Ты только бросай это дело, Кэт. Я заработаю. Нам хватит. Перебьемся как-нибудь.

Но Катя только качала головой. Так прошел сентябрь. В начале октября в дверь постучали.

— Откройте, полиция!

— Здесь можно уйти по крышам, — прошептала Катя и схватила Ника за руку. — В окно!

Мокрые крыши отчаянно скользили под ногами.

Старинные, с двумя скатами, крытые ржавым железом. В узком, как расщелина, переулке они спустились вниз по пожарной лестнице и бросились из города. Как можно дальше! Быстрее! На окраину, к лесу!

Только в лесу они позволили себе перевести дух. Потом медленно шли, взявшись за руки, шурша опавшими листьями, забираясь все дальше в чащу. Дождь кончился. В сумерках они развели костер и сели у огня.

— Как ты думаешь, мы сможем жить в лесу, как Костя Поплавский? — спросила она.

— Вряд ли, Кис, у нас нет его силы. Мы слишком привыкли к устроенной жизни и власти товаби. Товаби накормит, оденет, отведет за ручку в школу, потом в колледж, потом возьмет на работу, к себе же. Заболел? Товаби вылечит. Случилось что-то? Товаби защитит. Надо что-нибудь — попроси у товаби. От дома до носового платка. У тебя нет ничего своего. Даже своей воли. Наверное, все это придумали специально для того, чтобы мы остались вечными подростками, наполовину детьми. Так им безопаснее. Косте Поплавскому было легче. В его времена эта система еще не была настолько разработана. Но и его убили. У нас выбор между смертью от руки товаби и казнью после лесных скитаний. В первом случае есть шанс. Возможно, Христиан тебя помилует, чтобы окончательно не потерять меня. Шанс есть и во втором случае. Леса велики. И одному богу известно, когда нас найдут. Думаю, шансы почти равны. Осталось только выбрать.

Двое сидели у костра и смотрели в огонь. Рядом в лес уходила осенняя тропа цвета запотевшего золота, и с деревьев медленно падали листья.

Уже под утро лес прорезали лучи фонарей. Одновременно. С нескольких сторон. Ник вскочил на ноги.

— Ни с места! Вы арестованы.

Он печально посмотрел на Катю.

— Ну, вот за нас и сделали выбор.

Андрей вытянул вперед левую руку и сжал кулак. Потом взял нож.

— Надо дезинфицировать, — спокойно заметил Георг.

— Товаби никогда этого не делал.

— Товаби это не было нужно, Андрей.

— Ах, да! Конечно.

Они сидели у костра, на толстом бревне. Было холодно. Прямо перед ними шумел и плавно покачивался сумрачный сереброствольный лес с крупными сиреневыми листьями. А справа из-за далекого туманного озера поднималось ярко-алое солнце.

Адрей сунул нож в костер и отдернул руку. Слишком большое пламя.

— В воду, — посоветовал Георг.

Андрей бросил нож в котелок, висевший над костром, и почувствовал облегчение. Экзекуция откладывалась. Хоть на несколько минут.

— А теперь давай поговорим, Андрей. Ты собираешься совершить ужасную ошибку.

— Это я уже слышал.

— Но не услышал. Во-первых, это мучительно, и я ничем не смогу тебе помочь, даже снять боль.

— Рана будет маленькая.

— Дело не в ране. Имплантат — очень сложное устройство, и его удаление нарушит микросвязи с нейронами твоего тела. Дикая боль. В истории было два случая удаления низшими своих имплантатов. Первый закончился смертельным исходом. Второму homo naturalis повезло больше. Он смог добраться до своего ваби и попросить помощи.

— И его не казнили?

— Зачем? Он и так наказал себя столь жестоко, как ни один Иной никогда бы этого не сделал. Ему вшили новый имплантат. Больше попыток удаления не было. Он счастливо дожил свой век в покорности господину. Но тебе не приходится рассчитывать на счастливый исход. Даже если ты будешь умолять меня о помощи, я ничего не смогу сделать. На этой проклятой планете мы стали худшими врачами, чем древние знахарки.