Далия Трускиновская - Феминиум (сборник)

– Отведи его вниз.

– Зачем, светлейшая?

– Мы будем обсуждать мой приказ?

– Светлейшая, если убить, так можно и во дворе.

– Он мой избранник, Викл!

– Сомневаюсь, что это поможет, – нехорошо прищурилась та. – Вряд ли тебе захочется, чтобы его силком каждый раз укладывали на ложе.

– Викл, ты забываешься!

– Я слишком хорошо тебя знаю, светлейшая.

– Викл, отведи его вниз. – Всмотрелась в ее лицо, спокойное, хищное, с высокими скулами, тонким нервным ртом. Ведь забьет же насмерть, оставлю без присмотра, и забьет, как беспомощного кутенка. – Викл!

– Да, светлейшая.

– Не покалечь его.

– Я постараюсь.

– Викл!

– Обещаю, светлейшая, – с трудом разжала та сведенные яростью челюсти.

– Помни о своем обещании, старшая.

– Я помню, светлейшая. Тебе не нужно повторять дважды.

Факел плевался искрами, Викл недоверчиво косилась на него и отводила руку в сторону, подальше от лица, с тихим мстительным удовольствием вонзая шипящее пламя в провалы дверных проемов. Факел возмущенно швырялся кусками огня, источая смрадный, черный дым, но все же освещал грязные клетушки, заставленные старыми, поломанными бочками, трухлявыми скелетами ящиков и прочим хламом. Викл цедила сквозь зубы ругательства и шла дальше, пинками распахивая толстые, медлительные в скрипучем движении двери, ища пустую комнату.

Сенги беспокойно смотрел ей вслед. Коридор впереди был полон изломанных, пляшущих теней. Позади – ступеньки с ярким квадратом двери наверху. А если попытаться убежать сейчас? Успеют ли догнать?

Что-то с грохотом вылетело в коридор и тяжко ухнуло о стену, ссыпалось в груду осколков. Викл появилась следом, поманила рукой. Шагнул к ней, не смея перечить, в сумрачное переплетение теней, а свет позади с каждым шагом все дальше.

Комнатка с прелой соломой в углу, низкий потолок в пятнах копоти, огрызок ржавой цепи на стене. Сенги остановился посередине, жег спину взгляд кошачьих яростных глаз.

– Я нашла тебе клетку, звереныш, – голос воркующий, низкий, пронизанный искорками злости. – Нравится?

Он обернулся. Стояла напротив, ладони на рукоятях мечей, взгляд прицелом арбалета, скользит, почти ощутимо царапая.

– Нет.

Вздернула бровь, ухмыльнулась, жестко искривились тонкие, искусанные губы.

– Ты забываешь добавлять «госпожа», – процедила сквозь зубы, стиснула пальцы до хруста, сдерживая нарастающий, бешеный зуд под кожей.

– Так говорят только рабы, – шептал он, и коченело все внутри от мучительного ожидания удара.

Расхохоталась, белые зубы, как у скалящегося зверя.

– А ты кто, звереныш?

– Я ученик.

Зло дернула ртом.

– Ты то, чем назовет тебя женщина. Понял?

Свело от ненависти плечи, и отпустила, сбросила со звенящего тела оковы, метнулась вперед, к испуганным, таким отвратительно синим глазам. Податливое тело под костяшками ломается, оседает на пол, нет, звереныш, не закрывай лицо локотками, я хочу видеть твои глаза, хочу видеть твои слезы. Боль – великий учитель, звереныш, ты будешь самым преданным ее учеником.

Отскочила в сторону, выдернула из держателя факел, вцепилась в древко изо всех сил, ища опору, ища защиту от себя самой. Пламя так близко у лица, что обжигает зрачки.

– Я дала слово. Слышишь, звереныш? – Мышцы затекли, ползла по телу жгучая судорога. – Ты не умрешь.

Он шептал в ответ имя наставника, словно заклинание, разрушающее все беды. Шепот гас в каменном мешке, стены пили его, поглощая без остатка, нависая, давя. Воительница смеялась, поигрывая факелом, остро вспыхивали белые зубы, влажно тек по черной коже костюма сияющий блик. Если бы можно было умереть усилием воли, он бы умер, но лишь лежал у ее ног, размазывая по щекам непрошеные горькие слезы.

Время, всегда щедрое и просторное, теперь разделилось на два отрезка: тьму и свет. Тьма была скорлупой ореха, непроницаемой, мертвой, страшной, где время замирало, сочась шуршащими мгновеньями, осыпаясь в бесконечную пустоту. Свет вдруг врывался в нее, трепетный, яркий, невыносимо яркий, от которого слезились глаза, врывался под оглушительный скрип двери и вкрадчивый голос воительницы:

– Ты еще не сдох, звереныш?

Брезгливо швыряла еду на пол. Каждый раз он торопливо вскакивал, зная, что ей нравится, когда ее встречают стоя. Она рассматривала его, ненавидяще каменея лицом, иногда била, просто так, для порядка. Задавала глупые, смешные вопросы. Он отвечал односложно, боясь пропустить это слово – «госпожа». Не всегда получалось. Это нелепое слово часто терялось. Но Викл напоминала, и долго еще после ее ухода, когда стенки скорлупы смыкались, горело на коже это напоминание.

Однажды пришла госпожа Лакл. В сияющем платье, с уложенными в причудливую прическу волосами, только нежные завитки у тонкой, длинной шеи. Странно и долго смотрела на него, теребя кружевной платочек. Не задавала вопросов. Молчала. Молчала и смотрела. И ему хотелось провалиться сквозь землю, только бы не видеть этого взгляда.

Лицо холодное, точеное, неподвижное. Статуя. Разжала непослушные губы и спросила:

– Чего ты хочешь?

– Вернуться в Убежище, госпожа.

– Это не тот ответ, который мне бы хотелось услышать.

– Другого у меня нет, госпожа.

– Я могу сделать с тобой все, что захочу.

– Да, госпожа, я знаю.

Опять замолчала. Вдруг отяжелевшей рукой потянулась к виску, зажала болезненно забившуюся жилку. Колко заметались радужные искры по ожерелью в такт участившемуся дыханию. У нее подкосились колени, запрокинулась голова с жадно ловящим воздух ртом. Потолок. Он полз на нее, давил чудовищно тяжкой каменной плотью, отбирая дыхание. Она крепко стиснула веки, перепуганной бабочкой слепо раскинув руки.

Что-то возникло рядом, ударило в пальцы, задержало падение. Привалилась, отчаянно цепляясь, ослабевшая, дрожащая, боясь открыть глаза.

– Сейчас все пройдет… сейчас. Этот потолок… так низко… сейчас все пройдет, – шептала, борясь с животным, безотчетным ужасом. Сердце билось о ребра часто-часто. Осмелилась, приоткрыла глаза, изумленно охнула: – Ты? Ты посмел… Руки прочь!

– Вы упадете, госпожа, – тихо сказал он, отступая.

Она беспомощно покачнулась, потеряв опору, и испуганно уцепилась за него, неловко ткнувшись лицом в плечо.

– Нет, помоги мне. Я никому не скажу, что ты прикасался ко мне. Я обещаю.

– Благодарю, госпожа.

– Как я ненавижу эти маленькие комнатки, Сенги. Они как могилы. Тесные, холодные, жуткие.

– Да, госпожа, я знаю.

– Я задыхаюсь, Сенги… я умираю…

– Нет, госпожа, – он бережно обхватил ее за талию и повел к двери, – сейчас вам станет лучше. Вот и дверь. Обопритесь о стену, я…

Дверь вдруг распахнулась, Викл, словно ударившись, замерла на пороге, судорога прошла по лицу страшным ломким огнем.