Марина Воробьева - Тут и там: русские инородные сказки - 8

Беренгарий покорно глотает горячий несладкий кофе по-турецки, кивает и время от времени вставляет в приятную беседу пару слов, чтобы не быть уж совсем безгласным. Обычно господин редактор смакует божественный напиток и добродушно благословляет католического папу Климента за то, что тот когда-то благословил кофе, вот и от католиков есть польза. Господин студент традиционно улыбается традиционной шутке. Но сегодня Густав Фогель озабочен и даже несколько уныл. Он всерьез обеспокоен положением дел. Трудные времена, похоже, развлекать людей уже не так легко, как прежде. Чем бы таким позабавить нашу старушку публику, не придумаете ли, юноша? Журнал не должен лежать мертвым грузом по кофейням и почтовым станциям. Журнал не должен повторять то, что и так всем известно. Вот же весело было во время войны: любые новости расхватывали, как горячие пирожки, покупали и не жаловались, даже если пирожок оказывался слегка подсушен или вообще зачерствел. Что и говорить, люди любят, чтоб их пугнули хорошенько. Упаси нас бог от повторения этих ужасов, а все же один рассказ об осаде Дрездена всколыхнул все наше мутное болотце. Но как же мы сейчас сможем убедить этих гусынь и гусаков тратиться на наш альманах? Господин редактор смотрит на студента и своего автора с яростным ожиданием ответа. Беренгарий несмело отпивает глоток померанцевого ликера и спрашивает: «Может, писать гороскопы? Я бы мог отыскать сведущего…»

Больше он ничего сказать не успевает. Редактор обрушивается на него со всем негодованием. Как, неужели господин Беренгарий столь низко ценит его журнал, что собирается всерьез предположить такую вульгарную идею? Нет-нет, в жизни такому не бывать! Может, он предложит в «Цветы досуга» еще серию репортажей о жизни фей? Патентованное средство для волос от фрау Рапунцель или что-нибудь в этом роде? Беренгарий смущен и уничтожен, он пытается что-то сказать в свое оправдание, свести дело к шутке. Вечер испорчен, ничего не поделаешь. Он спешит откланяться, редактор Фогель сухо кивает ему, но под конец все же меняет гнев на милость и просит господина Беренгария подумать об обзоре последних книжных новинок. Ну так, посолиднее, вы меня понимаете? И без нянюшкиных сказок, мой дорогой. Никаких ундин и прочих астрологических бредней.

В кофейне днем безлюдно и тихо. Беренгарий садится у широкого окна, подле занавесей цвета пюс, и, пока несут чашку весьма сладкого кофия со сливками, наблюдает, как по мостовой суетливо семенит местный злой гном. Гнома зовут господин Венцель, кажется, он кем-то служит в суде, он взмахивает руками, его личико дергается от нервного тика, он оборачивается к окну и впивается взглядом в студента за стеклом. Некоторое время господин Венцель сверлит взглядом Беренгария, и отчего-то того кидает в холодный пот. Неприятные мутные глазки гнома будят тоску и неуверенность. Отвесив издевательский поклон, гном скрывается в кабачке «У желтой розы» на той стороне улицы, там пьют и играют в карты, господин судейский — известный завсегдатай этого злачного местечка. Там-то никто не станет читать их альманах, скорее гривуазный Вальтер М. будет там в почете. Наконец-то принесли кофий, но Беренгарий уже и не рад. Он смотрит на пустую улицу, серый туман, озябшую буро-рыжую собаку, что свернулась на мостовой утлым калачиком. Здесь, за стеклом, тепло и уютно, приятно пахнет свежесваренным кофием, плюшевое кресло податливо льнет и пружинит под телом. Хотелось бы посидеть, смакуя напиток, неспешно обдумать, чем порадовать господина редактора, но в голове, как неприятная нахальная мелодийка, застрял цепкий взгляд и шутовской поклон пьяницы Венцеля. Кофий невкусен, несмотря на щедрую добавку сливок и сахару, верно, этот нахал судейский сглазил бедный напиток, — несносный наглец, любитель пуншу и крепкого скверного табаку. При мысли о табаке щиплет гортань и к горлу подступает легкий спазм. Делать нечего, дружище, сейчас ты расплатишься и неминуемо выйдешь в сырые сумерки. Как же рано темнеет в ноябре, боже мой! Судейский и думать забыл про студента, тянет винцо и хохочет в подвальном кабачке со своими дружками, кривляется и дергает глазом. Беренгарий в десятый раз перелистывает «Цветы досуга», силясь почерпнуть вдохновение в удачах прошлого полугодия. Случайно оторвав взгляд от страницы, он замечает девушку, идущую по улице. Внезапный порыв ветра раздувает ее тонкую шерстяную шаль с бахромой, и в подступающих серых сумерках бирюзовая ткань колышется вокруг, как морские волны. Беренгарий с удовольствием любуется случайной незнакомкой. Из-под шляпки выбиваются длинные светлые локоны, по краю шали вышит узор из серебристых рыбок и жемчужниц. Шаль случайно зацепилась, и девушка оборачивается, досадуя на собственную неловкость. Беренгарий глядит как завороженный на овал девичьего лица, на светлые нахмуренные брови, на то, как пальцы в перчатке распутывают петлистую бахрому, обмотавшуюся вокруг чьей-то дверной ручки. Он определенно не встречал ее здесь раньше. Наконец девушка освобождается, плотнее закутывается в шаль и ускользает от студента в тот момент, когда он уже готов броситься к ней и заговорить о чем угодно, лишь бы услышать голос незнакомки. Отчего-то Беренгарий уверен, что голос ее подобен серебристой виолончели. Студент допивает кофий, расплачивается и выходит на пустынную улицу в зябкий сумрак. Бирюзовая шаль с рыбками странно тревожит его, как будто напоминая нечто важное, но погребенное под слоем рутины. Дома он переодевается и прилежно садится работать. Через полторы недели должен быть готов очередной пикантный опус господина Вальтера М.; издатель уже, должно быть, надлежащим образом надписал квитанцию, и было бы невежливо заставлять его ждать.

Ночью Беренгарий видит, как девушка в бирюзовой шали идет по улице, робко оглядываясь по сторонам. Он выбегает из кофейни, отчего-то бежать ему очень легко, и без стеснения, самым корректным образом предлагает свои услуги. Их разговор льется легко и свободно, девушка мило улыбается, улица почему-то ему незнакома, но это не заботит Беренгарий. Ее зовут Лоралин, она останавливается и поправляет выбившийся из-под шляпки светлый локон, кокетливо смотрит куда-то в сторону. В следующий момент студент с радостным удивлением понимает, что обнимает девушку и через секунду прильнет губами к нежной, бледно-золотистой щеке. Ночной Беренгарий совершает то, на что никогда бы не осмелился Беренгарий дневной. Лоралин ахает, тонкий кашемир соскальзывает с девичьих плеч и плещется по ветру, рыбки извиваются, посверкивая искусно вышитой чешуей, шаль падает на мостовую, Беренгарий поспешно подхватывает ее… Внезапно все вокруг наполняется звучанием, звуки льются из ниоткуда: виолончель, детские голоса, отдаленный хор, колокола, — грудь Беренгария стесняется, ему хочется разрыдаться от невыносимой красоты, он готов сей же час покинуть все, чем был до того, и отправиться за музыкой куда глаза глядят, а незримые струящиеся голоса обещают ему счастье, грядущую любовь и обретение небывалого. Но где-то на самом дне блаженства глубоко и горько отдаются в груди мерные удары подводного колокола.