Макс Сысоев - Странники

И Элистер, и Райя, и спутник Райи, — все они со странным блеском в глазах и смиренными нотками в голосе походили на сектантов, которых я в своё время частенько встречал в подземных переходах. Эти люди пытались всучить мне книги со своими учениями и, если у них это получалось, тем же смиренным тоном просили пожертвовать на культ «сколько не жалко». Они говорили мне: «Брат!», и я не сомневался, что, отдай им кто-нибудь приказание убить меня, они исполнили бы его с той же святой кротостью и фанатичным усердием. И точно так же они сказали бы, прежде чем вонзить в меня ритуальный кинжал: «Брат! Ты нужен нашему богу на небе!». Или что-нибудь вроде того.

— Мне пора, — оборвал сам себя Элистер. — Побегу проверять, на сколько минут обсчитал меня вчера Калькулирующий Принц.

Поглядев вслед уходящему жрецу, я протянул:

— Н-да-а...

— Ты не понимаешь, — сказал Антон, улыбаясь. — Он говорит примерно о том же, о чём и Кузьма Николаевич, только изъясняется иначе. Метафорами.

— И зря. Многие хорошие учения постепенно стали совсем непонятными из-за того, что в них о чём-то говорилось метафорами. Смысл метафор со временем размывается. Достаточно открыть ту же Библию...

— Вот-вот, — подтвердил Антон, — смысл размывается . Его размывают волны Очень Тихого Океана. Но ты прав. Лучше называть вещи своими именами. Пусть не так красиво звучит, зато есть надежда, что нас не перестанут понимать. Оттого-то я и ушёл из Храма к нашему Учителю.

Настало время, когда можно было начинать ждать.

Я вышел за ворота и, решая, куда бы направиться, заметил, что к Храму от далёкого леса вела через поле полузаросшая колея от колёс. Кто-то изредка приезжал сюда на телеге или на машине, но последнее посещение случилось очень давно. Я не думал об этом. Я думал о том, что передо мной Дорога, одна из трёх самых прекрасных вещей на Земле, и что она неудержимо тянет меня. Я мечтаю только о том, чтобы идти вечно .

Осень устроила дождепад — загадочное явление, сдержанное в проявлении чувств, но величественное и волнующее. Ветер, обычно быстрый, носящий туда-сюда листья, мусор и капли, обрёл в этот день неторопливость и собственное достоинство. Медленно бежали по траве нагоняемые им волны, плавно раскачивались верхушки леса вдалеке, усыпляюще шелестело катившееся слева перекати-поле, а вихрящиеся и ждущие своего часа узоры туч вырисовывались в конвекционных потоках атмосферы размеренно и постепенно, как настоящие шедевры. Каждый штрих Постъядерной Безмятежности походил сегодня на спокойные, но полные разгорающейся страсти мысли.

Дойдя до опушки, я раздумал углубляться в чащу и стал бродить между первыми деревьями леса — так, чтобы, находясь под защитой их крон, одновременно иметь возможность обозревать всю ширь поля и тёмный силуэт Храма, от которого я между делом удалился на порядочное расстояние.

Полуголые ветки над головой стучали друг о друга; несколько пышных ёлок, собравшихся в отдельный кружок, при порывах ветра шелестели, и похоже, и не похоже на морской прибой. Я подобрал с земли еловую шишку и подумал: «Форма жизни. Как странно». Шишка — форма жизни и я её форма, но какие мы разные. Сотни миллионов лет назад из примитивных организмов в океане докембрия образовалось две биологических ветви: растения и животные. И, как бы давно это ни произошло, ещё раньше возникло половое размножение, и первые живые существа разделились на мужской род и на женский. И вот выходит, что с точки зрения эволюции пропасть между Вельдой и мной гораздо глубже, чем между Вельдой и шишкой, которую я держал в руках. А ведь она, к тому же, эльф. Нелёгкую задачу предстояло мне решить, однако изречение одного древнего полководца ободряло меня. «Пропасть, может быть, и глубока, — говорил он, — но нам-то нужно не на дно, а на другой край».

И снова и снова повторял я про себя вопрос, на которой Вельде придётся ответить положительно, — повторял и надеялся, что страдания не повредили её разум. «Только бы она вникла в смысл слов, — думал я. — Только бы она придала моему вопросу то значение, которое имеет он в двадцать втором веке».

Если Вельда не поймёт моего вопроса, значит всё было зря. Зря рушили механическую цивилизацию, зря шла война между Городом и кланами. И я зря страдал от непонимания, от невозможности преодолеть культурный барьер, отделявший меня от людей будущего. Если Вельда не поймёт, значит изменения, постигшие мир за прошедшие сто лет, ужасны, гибельны, и никаких светлых сторон, вроде новой ступени развития разума, у них нет.

Я и без того боялся изменений. Я убежал от них сюда, на замусоренную опушку, похожую на те, к которым привыкли люди двадцать первого века, и, прячась за деревьями, как доисторический лесной монстр, опасливо поглядывал на поле будущего. Раньше, говорят, тут располагался военный аэродром, а Храм Энгора так и вовсе был воткнут прямо посреди взлётно-посадочной полосы, но доказательств тому не уцелело. Аэродром весь, до последнего кирпича, остался в прошлом, в старых-добрых временах, и никто больше не мог представить, как он выглядел — и даже я не мог. Вот если б можно было отмотать плёнку назад и посмотреть, как в последний раз вылетели отсюда на боевое задание истребители — вот тогда бы я, наверное, сумел покрепче ухватиться за воспоминания о двадцать первом веке и не позволил бы им втихаря испариться. Но наверное, это хорошо, что плёнку назад не отмотаешь. Призраков я боюсь сильнее, чем изменений.

Бредя вдоль границы леса, и размышляя от том о сём, я едва не наступил на новый неожиданный кусок будущего. Это была ощетинившаяся яркими синевато-зеленоватыми иглами кочка, величиною с футбольный мяч. Больше всего она походила на скальп панка, и могла оказаться чем угодно: и живым существом, и противопехотной миной. Это был знак: пора поворачивать назад. Всё равно не удастся выследить в лесу Вельду, пусть бы она и находится сейчас в двух шагах от меня.

— Вельдочка-Вельдочка, зачем тебе такие золотые волосы?

— Чтобы прятаться в осеннем лесу.

На обратном пути к Храму меня подгонял начинающийся ураган; я укрылся от него за давешним аркбутаном. Отчего-то не хотелось так сразу убегать в спокойную тишину и тепло нашей комнаты; я решил посидеть немного в этом уголке и пропустить сквозь себя последние мгновения одиночества, которому вот-вот предстояло разбиться. В душе крепло предчувствие, что Вельда сейчас тоже снаружи храмовых стен, наслаждается непогодой, и осенью, и ранними сумерками.

И точно. Она шла издалека, но не оттуда, откуда пришёл я, не от леса, а со стороны темнеющего востока. Ветер обдувал Вельду справа и трепал её промокшие светлые волосы. Она приближалась ко входу очень медленно, но заметила моё присутствие лишь в последний момент, когда уже тянула руку к кованому кольцу на дубовых створках ворот Храма. Я окликнул её, и она вздрогнула.