Станислав Гагарин - Вечный Жид

«И правильно, товарищ Магомет», — мысленно послал пророку Станислав Гагарин.

В ответ на переданную ему телепатическую реплику Абуль-Касим, Отец Касима — почетное и приятное прозвище пророка Аллаха, благодарно глянул на сочинителя, кивнул ему.

Станислав Гагарин невольно залюбовался Магометом.

Пророк был человеком среднего роста, плотного телосложения, руки и ноги его были налиты силой и отличались ловкостью, надежностью и в ходьбе, и в трудах праведных, и в рукопашном бою. Крепость Магомета будто излучалась им и внушала интуитивное уважение тех, кто с ним общался.

Прекрасной формы голова гордо и ладно высилась на мощной шее. Широкий лоб над черными, глубокими, завораживающими глазами, их сторожили, охраняли, подчеркивали близко сходящиеся к переносице густые смоляного цвета брови.

Чувственный и выразительный рот под орлиным, изящным носом украшали лицо пророка. Зубы, хотя и редкие, несколько неправильной формы, но отличались исключительной белизной.

Станислав Гагарин знал, что у себя дома Магомет носит длинную бороду и черные волнистые волосы спадают кудрями на плечи.

Но сейчас пророк острижен был коротко, и бороду он сбрил.

«В современном бою надо избавляться от любых излишеств», — улыбаясь, объяснял Абу Касим товарищам нетрадиционное обличье.

После Иисуса Христа, гость из Медины был ему, пожалуй, самым близким. То ли от того, что среди друзей писателя всегда находились мусульмане, да и сам он носил имя Сиражутдин, которое присвоили ему дагестанские братья в аварском ауле Телетль, то ли от извечного евразианства, которого ой как много в любой душе русской… Но Конфуций, Будда и Заратустра казались сочинителю несколько экзотическими существами, обитавшими в феерических з а б у г о р н ы х пространствах, хотя никакой чужеземности, будто бы исходящей от них, Станислав Гагарин не ощущал.

Наособицу относился он к Мартину Лютеру, но тут виною были шквальные попытки нынешних ура-радикалов прозападного режима пересадить в головы русских людей менталитет протестантского толка, буржуазную идеологию, которая и возникла на основе пропагандистского толковища, его поначалу и затеял в средневековые времена именно отец Реформации.

В нынешней искренности отца Мартина, который не задумываясь ни на мгновенье, рванул в Россию помогать ее обитателям, Станислав Гагарин, разумеется, не сомневался. Только некий осадок, вызванный общей духовной опустошенностью, которую принесла советскому народу пресловутая д е р ь м о с т р о й к а, мешал сочинителю в его симпатиях — общее дело свершаем! — к вождю протестантов. Хотя Станислав Гагарин отдавал должное литературным заслугам Лютера. Как ни крути, а именно с его перевода Библии на немецкий язык, последний и встал для собственного отечества вровень с латынью и даже — обиходно! — выше ее.

…На этом месте сочинитель поставил точку, было около двенадцати дня четвертого февраля 1993 года, четверг. В последнее время у председателя было много забот. Тут и подземная война, к описанию которой он все не мог перейти, и собственный день рождения, и приезд гостей — сестры Людмилы с зятем Геннадием Кустовым из Харькова, визит командира ракетной дивизии Василия Руденко с Надюшей-супружницей, выход первого тома «Русского сыщика».

И первая кровь, увы, п е р в а я, но видимо, не последняя жертва в их борьбе с заговорщиками, готовящими террор для России.

Но чтобы продуктивно работать над романом, надо выходить порой на свежий воздух.

И Станислав Гагарин отправился в гараж, где Дима Бикеев вот уже второй день колдовал над двигателем м о с к в и ч а. Этот м о с к в и ч был сущим наказанием. В нем постоянно ломалось, разлаживалось, растреньбенькивалось, фуёвничало, одним словом…

Дима о б р а д о в а л шефа сообщением о том, что и в пятницу машина ходить не будет, писатель повздыхал-повздыхал, придется ехать завтра на свидание с художником, который будет иллюстрировать «Вечного Жида», на электричке, и подался в сторону улицы Солнечной, чтобы повернуть оттуда по привычному маршруту, который не догулял в тот день, когда за ним приехал Мартин Лютер.

Идея пришла, когда сочинитель обогнул поликлинику и вышел, так сказать, на финишную прямую к дому. Еще раньше, когда Дима Королев вручал ему в канун дня рождения роман Исая Калашникова «Жестокий век», эпическое повествование о Чингиз-хане, Станислава Гагарина осенило.

— Спасибо, Дима! — с восторгом произнес он. — Твой подарок высек из меня искру. В новом романе «Гитлер в нашем доме» я вызову из прошлого великих завоевателей! Хана Чингиза с внуком Батыем, Наполеона, Александра Македонского и, конечно же, Александра Васильевича Суворова…

Что они будут делать, пока не знаю, но действующие лица у меня уже есть.

Не прошло и десяти дней, как Станислав Гагарин сообразил, идя по скользкой — гололед! — дорожке от поликлиники и пересекая березовую рощу, на фоне каких общественных катаклизмов будут действовать великие полководцы прошлого, собравшиеся в России.

Гражданская война! Вот о чем напишет он в романе «Гитлер в нашем доме». Пусть война в действительном бытии не состоится, пусть! Надо сделать возможное и невозможное, чтобы не допустить нового Армагеддона… И может быть, как раз и явится его третий роман той единственной мерой, которая образумит враждующие стороны, позволит найти вождям различных мастей ту силу духа, что гасит неразумный пламень.

Станислав Гагарин прибавил шагу. Он едва ли не бежал к себе на Заозерную, чтобы немедленно усесться за стол и записать возникшие мысли, хотя и знал, конечно, что забыть их он попросту не в состоянии.

Пророк Аллаха Магомет оживленно рассказывал нечто Заратустре, его полное горделивого, но обворожительного достоинства лицо было более румяно, нежели обычно у арабов, когда двери отворились и в горницу вошла сопровождаемая Агасфером молодая дама.

Это была именно д а м а, в аристократическом смысле слова, и вместе с нею возникло возвышенное чувство, оно разом подняло и потянуло к женщине мужчин, готовых помочь раздеться, пригласить к столу и оказывать ей всяческое внимание.

Но Вечный Жид знаком остановил пророков и кивнул остолбеневшему Станиславу Гагарину, который так и не выбрался из-за стола, во все глаза смотрел на вошедшую д а м у, не в силах произнести ни слова.

Это была Вера.

Да-да, это была та самая Вера, боевая соратница его, воплотившая в собственном облике и душе тех женщин, которых знал — близко ли, далеко ли, долго или коротко — Станислав Гагарин.

Именно она приняла смерть в проезде Сапунова, закрыв телом писателя, получив в сердце пулю, приготовленную для него! Именно эту женщину видел с весны прошлого года в тех, кто окружал его, в тех, коих оделял Станислав Гагарин искренней симпатией. А такие были — чего греха таить! — были среди тех, с кем общался сочинитель ежедневно.