Александр Кашанский - Антихрист

— Папа, а что такое Рождество? — спросила младшая дочь.

— Рождество? Рождество — это день рождения Иисуса Христа.

— А кто такой этот Иисус Христос?

— Иисус Христос — это сын Бога.

— Да? — удивилась дочь, — и поэтому мы будем праздновать его день рождения?

— Нет, не поэтому, а потому, что он сделал для всех людей много хорошего, и вот уже без малого две тысячи лет люди в память о нем отмечают день его рождения.

— А что он такого сделал? — не отставала дочь.

— Он рассказал всем, как правильно надо жить, и спас всех людей от большой беды, от гибели.

— Как? Всех-всех?

— Да, так считается. Если бы не он, то Бог бы всех людей уничтожил за грехи.

— И детей? Странный какой-то этот Бог, такой злой. А этот сын его Иисус Христос — умер?

— Он погиб, его убили за то, что он всем говорил правду.

— А почему Бог его не спас, он же его сын? Ты же меня спас.

— А Бог его и спас. Он его воскресил через три дня. И это видели люди.

Дочь надолго задумалась, надув губы, это говорило о том, что она что-то не понимает, но хочет понять. «Сейчас что-нибудь выдаст», — подумал Сергей.

— Зачем все это было Богу нужно? Не понимаю.

— Понимаешь, Юля, Иисус Христос и сам был Богом, вот в чем все дело. Это тебе, конечно, сложно понять, но объяснение именно в этом. Он — тот же Бог, и он сам себя дал казнить за грехи людей, потому что любил людей. Если бы он этого не сделал, то ему пришлось бы их уничтожить рано или поздно.

Юля наморщила лоб, потом нос и многозначительно произнесла:

— Уничтожить, уничтожить… Был бы добрый такой, сделал бы, чтобы все жили и жили, — да и все…

Сергей прервал работу и, сурово посмотрев на дочь, сказал:

— Так не бывает Юля.

— Бывает… Тогда это Бог не добрый, а эгоист, — подчеркнув новое для себя слово, сказала дочь.

— Эх ты — помело… Понимала бы, что говоришь. Был бы эгоист, значит, не убил бы сам себя за нас. Это же подвиг.

— А он знал, что воскресит? — вмешалась в разговор старшая дочь.

— Знал.

— Тогда какой же это подвиг.

— Бог это знал. А Иисус… — Тут Сергей осекся. Его дознаний священной истории явно не хватало, чтобы продолжать этот спор. — Вы вот что, дочки, не морочьте мне голову. Иисус Христос — учитель всех людей. Мы должны его любить за это и почитать. И сегодня мы отмечаем его день рождения. Ясно?

— Ясно, — сказали хором обе дочери.

— А почему елку наряжают? — продолжила допрос младшая дочь.

И Сергей принялся объяснять, почему на Рождество наряжают елку.

Аллеин смотрел на детей и печально улыбался. «Вот и выросло поколение, которое ничего не знает о Боге. И нет здесь сейчас никого, кто бы объяснил этим детям то, что они должны знать. И все же эти дети так же с радостью встречают Рождество, как и миллионы детей, живших до них и веривших в Бога. Они счастливы, потому что здесь с ними их счастливые родители, красивая елка и вера в счастливую жизнь, гарантией которой для них является не вера в Бога, а родительская любовь. Как меняются времена… — В памяти Аллеина пронеслись тысячи образов, накопленные им за столетия наблюдения за детьми, с которыми он находился рядом в Рождественскую ночь. — И это, по-видимому, мое последнее Рождество. Последнее Рождество последнего ангела».

Когда все сели за стол, Сергей сказал:

— Сегодня кто-то помог мне найти в лесу эту прекрасную елку и зажег для меня на небе звезду. Кто бы он ни был, он по-настоящему добр. Я думаю, тот, кто это сделал, знал о моем намерении попросить у вас прощения за все мои слова и дела, которые делали вас несчастливыми. — Говоря это, Сергей смотрел на жену. — Сегодня он дал мне настоящее счастье, которое не купишь ни за какие деньги, и у меня появилось ощущение, что есть во мне нечто лучшее и несравненно более древнее, чем мое рожденное матерью тело. Поздравляю вас с праздником.

Жена ничего не сказала. Она заметила, что лицо Сергея как-то странно изменилось. Этих изменений никто бы никогда не заметил, но она заметила. Лицо Сергея стало просветленным и растерянным. «Что это с ним? Он просит прощения? Сергей? Что же все-таки произошло с ним?» Весь вечер она старалась угадать, что могло стать причиной столь странного поведения мужа. Но Сергей, казалось, не замечал того, что жена была несколько напряжена и не вполне разделяла его праздничное настроение.

Аллеин, в общем-то, не любил размышлять. Он привык действовать, исполняя волю Бога. Уже много тысячелетий у Аллеина была достаточно простая работа в этом мире — провожать и встречать души и помогать людям обретать веру в добро. Он, как и другие духи, всегда получал четкие инструкции и исполнял их беспрекословно. Теперь он был свободен в принятии решений, точнее — не получал никаких указаний. Это Аллеина совершенно не радовало, он страдал от обрушившейся на него свободы. Он чувствовал, что молчание Творца предвосхищает конец существования его, Аллеина. Хотя то существование, которое он вел сейчас, было для Аллеина бессмысленным. Почему из бесчисленного множества духов Бог оставил в этом пространстве только двоих: его и Риикроя. «Риикроя? Надо найти Риикроя! И как можно скорей. Чем он сейчас, интересно, занят? Не готовит ли опять какую-нибудь пакость?»

Закрыв дверь в спальню, Сергей протянул руку к выключателю, но вместо того, чтобы выключить свет, вдруг почему-то обернулся и посмотрел на красивый и строгий профиль своей жены. На какое то мгновение Сергею показалось, что в постели лежит не жена, а какая-то другая женщина. «Эта женщина — моя? Моя жена? Кто придумал это: „моя женщина, мой мужчина?“ Никакая она не моя и никогда не была моей, — неожиданно заключил Сергей. — Браки, наверное, действительно совершаются где-то на небесах…» И Сергей выключил свет.

Риикрой все это время издалека наблюдал за Аллейном. Он не мог читать его мысли, но он хорошо видел его печальное и растерянное лицо. «Видимо, у моего заклятого врага поводов для расстройства не меньше, чем у меня, — решил Риикрой. — Надо полагать, что и до него окончательно дошло то, что его протеже должен выполнить функцию палача человечества, и я не думаю, что добрый Аллеин пришел в восторг от этого открытия».

Оставаясь на недоступной высоте, Риикрой усилием своей воли послал Аллеину приветствие: «Приветствую тебя, Аллеин. Рад, что в последний раз».

Аллеин вздрогнул так, будто в спину ему вонзилась стрела, и обернулся. Вдали, около границы пространства, он увидел улыбающегося Риикроя. Из-за того, что он находился слишком близко от грани, разделяющей миры, его лицо колебалось, как в мареве костра.

— Эй, Риикрой, я только что думал о тебе. Неужели ты научился читать мои мысли?

— Увы, нет. Но твой безгрешный облик так выразителен. Тебе впору играть трагических героев в театре людей.