Александр Кашанский - Антихрист

Ясницкий вышел из машины и стал прохаживаться у входа в здание аэропорта. На привокзальной площади было много людей, подъехавших к самолету, вылетающему в Москву. Ясницкий в последнее время очень редко ходил по улицам и редко бывал в толпе, ему было интересно наблюдать за людьми. «Какие странные люди здесь, такое впечатление, что все сильно изменилось за последние два-три месяца, у всех стали хитрые и злые лица. Буквально все чем-то озабочены и куда-то спешат. Странно. Или мне все это только кажется? Вот та лотошница — зачем она так швырнула сдачу клиенту? А он, вместо того, чтобы усмехнуться и уничтожить ее взглядом, зачем он ругается с ней? И почему у нее круги под глазами? Разве можно женщине быть с таким лицом? Это же нельзя… А ведь я определенно не в себе. Я испуган, это не люди изменились, это я изменился, это со мной что-то происходит. А происходит то, что я, похоже, впутываюсь в какую-то очень опасную историю. А вот и Малышев идет, сейчас он мне поможет разобраться, в какую именно историю я впутываюсь».

— Здравствуйте, — Ясницкий протянул руку для приветствия. Его лицо было серьезным и озабоченным. «Это человек, которого я должен ненавидеть за то, что он был с тем, кто отнял у меня Наташу, к тому же он доставил мне столько неприятных минут с тем контрактом, но я должен все это перечеркнуть. Отныне он для меня — представитель могущественной „Юнайтед Системз“ и мой потенциальный партнер», — дал себе установку Ясницкий, и его дисциплинированный разум тут же подавил всю неприязнь, почти физиологическую, которую он испытывал к Сергею.

Сергей оценил широкую улыбку Ясницкого: «Улыбается, как акула. Акула мирового империализма. Нет, не империализма — сейчас это слово не модно — элитаризма. Его хоть сейчас на выставку: „Типы представителей делового мира — преуспевающий банкир“ — без гражданства, без национальности, без границ и без совести… Что же ему надо?»

— Здравствуйте. Чем могу быть полезен?

«Не очень-то приветлив», — подумал Ясницкий.

— Мне нужно увидеть Ивана, Сергей Михайлович, и как можно скорее, — сказал Ясницкий и сам удивился тому, что он сказал.

— Ивана?

— Да, того самого Ивана — Ивана Свиридова.

— Интересно… — Сергей не скрывал своего глубокого удивления. — Мы с вами, как бы это помягче выразиться, так недружелюбно расстались, что мне, прежде чем что-то сказать вам об Иване, просто необходимо задать вопрос: «Зачем?»

— Я должен знать, чем сейчас он занимается.

Глаза Сергея округлились:

— Зачем?

— Если он начал реализовывать то, что только он может реализовать, то есть искусственный интеллект, то это представляет прямую угрозу и для меня лично тоже.

— Для вас? Угрозу? — Сергей посмотрел на Ясницкого, как на сумасшедшего.

— Сергей Михайлович, такие люди, как я, очень редко сходят с ума. Объяснять все детали, как и почему я пришел к такому выводу, у меня нет желания, а у вас, по-видимому, времени это слушать. На той достопамятной вечеринке, я, провоцируя Ивана, говорил с ним об искусственном интеллекте, он не отрицал возможность его создания, то есть такая возможность не противоречила его Системе. А ведь Иван — человек Системы. Для него не существует того, что не укладывается в его Систему, и наоборот, все, что подтверждает ее правильность, — это реальность. Но он тогда сказал, что не будет этим заниматься, как я понял — по моральным соображениям. Уверен, теперь он занялся именно этим. И он этот интеллект, и все, что надо для его работы, сделает. Так вот, я хочу быть среди тех, кто будет рядом с ним в том новом миропорядке, который он установит, а не против него. Понимаете?

— Да.

«Неужели он обо всем сам догадался?» — подумал Сергей.

— Хотите работать на «Юнайтед Системз» — это понятно. Но причем тут Иван?

— Если он сделает эту штуку, то моя судьба будет зависеть только от его воли.

— Убедительно, черт возьми, — Сергей натужно рассмеялся. — Ладно. Спасибо за откровенность. Я не знаю, где Иван и чем он занят, но тоже бы очень хотел знать и то, и другое. Но я знаю наверняка: если дать ему сделать то, что он задумал, — конец и мне, и вам, и не только нам, черт бы с нами обоими, может, мы-то как раз такой конец и заслужили… Будете в Москве — заходите. Может быть, обсудим эту проблему еще раз, — он дал Ясницкому визитную карточку.

— Мои опасения имеют основания? — переспросил Ясницкий.

— Думаю, что да.

Сергей пожал Ясницкому руку и быстро пошел в здание аэропорта.

Ясницкий еще долго стоял и смотрел на толпу. Он чувствовал, что с этого момента его жизнь приобретает какое-то новое значение. «Он пожал мне руку. Пожал сам, значит, простил. Бывает же такое…»

Наташа с самого приезда из Америки была не в себе. Внешне для окружающих это никак не проявлялось, но ей стоило немало сил скрыть то, что происходило в ее душе. Будто бы все хорошее, что было в жизни, осталось позади и больше ничего не будет: ни радости, ни счастья, ни любви. И ее любовь к Ивану теперь, как ей казалось, тоже была лишь воспоминанием, и к тому же неприятным. Наташа много работала: поездки, встречи, конференции и деловые обеды — с утра до вечера, но эта насыщенная событиями жизнь была как бы не ее, а какой-то другой женщины. И эта жизнь была тяжела. Вечером Наташа запиралась в квартире, которую снял для нее Сергей, отключала телефон и ничего не делала. Ничего не хотелось. Ни одно из дел, которыми она любила заниматься в свободное время, не занимало ее. Наташа пыталась разобраться, что же с ней происходит и почему. Причины, казалось бы, очевидны: расставание с Иваном, смена работы, переезд в Москву — и это все сразу. Но ей казалось, что есть еще что-то, что и является главной причиной того, что пропал интерес к жизни. «Потеря любимого, а я его потеряла, надежды нет, потому что я ему не нужна, и все остальное — это трудности, их можно пережить, и я в состоянии это преодолеть, я знаю. Но это еще не все. Кто-то повредил мою душу, которая надеется и верит в добро, — вот в чем причина несчастья, поэтому так бессмысленна стала моя жизнь. И это произошло там, в Нью-Йорке. Не зря, нет, не зря вокруг Ивана вьются все эти странные личности. Такое впечатление, что они машины, а не люди. Это мне и тогда казалось, а теперь уверена — там затевается недоброе, и Иван участвует в этом деле». Когда Наташа пришла к этому выводу, ей не стало легче, но мрачные тона, в которые была окрашена ее жизнь, приобрели смысл и значение. «Именно, именно так — с душой, той самой, которая не умирает, там что-то сделали». Это гнетущее состояние, которое овладело ею, заставило Наташу впервые в жизни почувствовать и поверить, что душа у нее есть.

В субботу вечером она пошла в церковь в надежде, что это поможет ей обрести потерянное душевное равновесие. Долго стояла у входа, что-то мешало ей войти. Наконец решилась. Она купила три свечи, прошла к иконе Спасителя и поставила их все. Перекреститься не смогла. «Чужое, все здесь чужое, и нет никакого благолепия ни в иконах этих, ни в лицах священников, — смело подумала Наташа. — Все это исторический духовный хлам».