Александр Кашанский - Антихрист

— Три года… Он у вас в плену? — спросила Наташа. И тут же подумала: «У кого это, у вас? И с кем это я разговариваю?»

Она хотела задать этот вопрос, но незнакомец исчез. Наташа оглянулась и, конечно же, нигде не увидела его. Она прошлась по фойе, заглянула в буфет, внимательно осмотрела зрительный зал и убедившись, что незнакомца нигде нет, направилась в буфет выпить стакан воды.

Наташа не чувствовала страха и не думала теперь, что она нездорова. Напротив, она как-то сразу успокоилась, будто бы освободилась от чего-то, что мешало ей жить. «Где же я видела это лицо? И ведь это было совсем недавно. Или, может быть, не лицо, а глаза… Пустые, пронзительные и холодные глаза, и при этом столь выразительные… Где? А не выпить ли мне бокал шампанского, — подумала Наташа, когда подошла ее очередь. И заказала шампанского. Отпив глоток, Наташа чуть не поперхнулась. Она вспомнила, где видела эти глаза! — Ну, конечно же. Это глаза того мужчины, с кем я разговаривала в самолете, когда летела в Нью-Йорк. Лицо другое, а глаза те же! Значит, эта история не закончена, а продолжается. И я буду в ней участвовать. — Наташа отпила еще глоток и тут увидела, что к ней направляются двое: тот парень, который провожал ее в зал, и очень толстый мужчина в очках. На мужчине был самый настоящий смокинг, а на висках у него Наташа заметила капельки пота. — Боже мой, почему смокинг? И в зале совсем не жарко…» — подумала Наташа.

— Честь имею представиться. Фурман Анатолий Борисович, главный режиссер театра. Извините за нащу бесцеремонность, — с выражением искреннего раскаяния произнес толстый мужчина, — но, понимаете, тут такое дело… Я думаю, вы меня простите. С кем имею честь?

— Наташа. Наташа Петрова.

Наташа немного растерялась, но, решив перевести разговор в формальное русло, тут же достала из сумочки свою визитную карточку и подала ее режиссеру. Тот внимательно посмотрел на карточку, картинно выпятил нижнюю губу и сказал:

— Вот это да… Но, впрочем, для нас это не меняет дела. Уважаемая Наталия Васильевна, у нас есть для вас прекрасная роль.

— Для меня, роль? Но я же не актриса.

— Во-первых, почему вы это решили? Я как раз думаю наоборот. А во-вторых, почему вы решили, что все женщины, которые играют на сцене, — актрисы? Уверяю вас — это не так.

Наташа пожала плечами и сделала загадочное выражение лица, что должно было выражать ее размышление над этим предложением, — для того, чтобы скрыть свои чувства: «Да, я актриса. Да… И я буду играть любую роль, которую мне предложат. Я очень рада, что вот так, слава Богу, решается сейчас моя судьба. И вы, режиссер, не разочаруетесь во мне никогда…»

— Ну что ж, если вы так считаете, давайте обсудим ваше предложение, — сказала Наташа. — Когда вам удобно?

— Нет, это когда вам удобно? — ответил режиссер. И лицо его сияло. «Как он откровенно радуется», — удивилась Наташа.

— Да хоть сегодня. У меня сегодня свободный вечер.

— Ну и отлично. Значит, сегодня, сразу после спектакля.

— А где мы встретимся? — зачем-то спросила Наташа, она боялась, что они могут как-то разминуться.

— Как где? На сцене, разумеется… — Режиссер еще раз вежливо поклонился, и они отошли.

Наташа допила свое шампанское и пошла в зрительный зал.

Погас свет, раздвинулся занавес, начался спектакль. Люди на сцене говорили, танцевали, пели. Наташа смотрела на них и старалась не пропустить ни одного движения, ни одного оттенка голоса актеров — не для того, чтобы оценить искусство актерской игры, а для того, чтобы впитать все тонкости переживаний и мыслей, которые хотели выразить актеры. И если это у них получалось, что бы они ни старались выразить: любовь ли, ненависть, радость или печаль — Наташе безумно нравилось, что все это производит на нее такое впечатление. За долгое время…«…Именно так — впервые за долгое время я вполне счастлива. Это такая радость — театр…» Если у актеров что-то не получалось, а это она сразу чувствовала, Наташа не сердилась и не анализировала, почему и что сделано неправильно, а просто как бы пропускала эти эпизоды, потому что дальше ждала увидеть то, что ей понравится. Главное было — не потерять ощущение праздника. И это ей счастливо удалось до конца спектакля.

Отшумели прощальные аплодисменты. Актеры ушли со сцены. Задвинулся занавес. В зале зажгли свет. Публика покинула зал, но Наташа осталась. Когда все вышли, свет снова медленно погас, как перед началом спектакля, и занавес раздвинулся. На сцене никого не было. Наташа оглянулась, в зале тоже никого не было. И вот на сцену вышел толстяк режиссер и, обращаясь к Наташе, сказал:

— Я жду вас, сударыня. Прошу подняться на сцену.

Наташа быстро встала и почувствовала, что ноги ее подкосились. «Что это я так? Я же всегда хотела этого…» — сказала себе Наташа. Она, чтобы побороть волнение, улыбнулась так, будто шла получать приз «Мисс мира», и пошла к сцене. Режиссер вежливо подал ей руку и проводил к микрофону. Он поклонился ей еще раз и отошел за кулисы, оставив ее у микрофона одну. Перед Наташей был пустой зал. Глаза слепило светом прожекторов. Ни в зале, ни за кулисами никого не было. Наташа стояла и молчала не более десяти секунд и вдруг почувствовала, что все в ней враз преобразилось. Лицо ее стало печальным, из глаз потекли слезы. Наташа прикоснулась рукой к лицу, смахивая слезу, и сказала:

— Только что я простилась со своим прошлым. Я знаю, если я останусь здесь, на сцене, все, что прожито и пережито мной, будет только прежняя роль — не больше, и мне жаль, что это будет так. Мне жаль себя до слез… Какая это была роль! — Лицо Наташи как будто осветилось каким-то внутренним светом, который сразу осушил слезы.

Никогда ни одна актриса ни сейчас, ни в прошлом не сыграет Наташу Петрову так, как сыграла она себя сама в той прошедшей жизни. Потому что слова, жесты, оттенки голоса и пластика — это всего лишь техника, которая, будь она даже самой совершенной, не может передать то, что была я… Как мне жаль эту свою роль! Но есть еще одна роль, которую никто не сможет сыграть, кроме меня. Только я могу сыграть женщину, которая спасет мир, потому что только я знаю, какой она должна быть, и готова на жертву… Да, жизнь — театр, а люди — актеры; нет более точного определения того, что происходит. А кто режиссер в этом театре? Вас это разве не интересует, не беспокоит? Меня — очень. Потому что страшно, когда люди играют свои жизни, не слушая указаний режиссера, и не понимают того, что такая пьеса закончится светопреставлением…

Наташу прервали аплодисменты. Аплодировали двое: режиссер и еще один зритель, который сидел прямо за спиной режиссера.

— Направьте туда свет, — громко и властно сказала Наташа, указывая рукой на режиссера. Лицо ее запылало гневом. Один из прожекторов направили туда, куда она указала. Незнакомец за спиной режиссера тут же исчез, будто растворился в луче света…