Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)

Незадолго до своего отъезда супруг зашёл в покои Елизаветы с явным намерением примириться. Сердце у неё испуганно сжалось. Придворные врачи давно были всерьёз обеспокоены её здоровьем, настаивали на поездке на воды. Неужели…

Своего страха гордячка никак не проявила.

– Мне кажется странным, Александр, что вы просите о примирении. До сих пор у вас такой мысли не появлялось. Кажется, общество Нарышкиной было вам больше по вкусу? – заметила она, ехидно прищурившись.

Император на укол не ответил.

– Я лишь хотел, чтобы мы расстались добрыми друзьями, – мягко сказал он.

– То есть, – голос Елизаветы дрогнул – вы просите о разводе? По-моему, сейчас для этого не лучшее время.

– Нет, – покачал головой Александр. – Мои новости могут вас несколько удивить и, боюсь, расстроить.

– Я знала… – Императрица обессилено опустилась на пуфик. – Только, прошу вас, не лгите. Я должна успеть завершить кое-какие дела. Сколько мне осталось?

Александр вопросительно глянул на жену, и тут догадался, как Елизавета истолковала его визит. Он отрицательно замотал головой.

– Нет, что вы! Я пришёл предложить примирение вовсе не потому, что ваша болезнь безнадёжна! Уверен, вы скоро поправитесь и продолжите блистать при дворе, но… – Император замялся.

– Говорите же! Довольно меня мучить!

– …но не в качестве императрицы, – закончил Александр. – Я подписал отречение от престола. Бумаги у архиепископа Московского Филарета. Конверт будет вскрыт, как только… Одним словом, я покидаю Петербург. Душа моя просит тишины и уединения.

– Что такое вы говорите?!

– Простите, что не посоветовался с вами, но наши размолвки не позволяли мне сделать это. Всё решено. На днях я отбываю в Таганрог.

– Я уж решила, что вы собрались запереться в монастыре. – Бледные губы Елизаветы тронула улыбка.

Александр улыбнулся в ответ.

– Нет, православный монастырь не совсем моё место. Моё уединение будет иным.

Они говорили долго. Так долго, что Александр успел вспомнить, как трепетно был влюблён когда-то в белокурую принцессу. Он был счастлив, что сделал сегодня этот шаг навстречу. Но самое удивительное ожидало его в конце растопившей между ними лёд беседы.

– Я еду с вами, – с несвойственной ей решимостью заявила Елизавета. – Вы мой муж, я разделю вашу судьбу.

– Да, но… – Александр был потрясён. Такого поворота он не ожидал.

– Не спорьте!

Выезд Елизаветы в Таганрог был назначен десятью днями позже.

Сейчас Александр с удовольствием выбирал картины, чтобы порадовать взор своей непостижимой супруги. «Эта ей точно понравится, – думал он, глядя на изумительный натюрморт местного художника. – При желании, можно приврать, что подлинник. Отличная копия!» Вооружившись гвоздём и молотком, монарх полез на стул.

В комнату, прихрамывая, вошёл Фёдор.

– Там к вам из Петербурга приехали… просятся, – пробубнил он, стаскивая с головы мятую шапку.

Александр от злости едва не поперхнулся гвоздём, который держал в зубах. Выплюнув его, закричал:

– Сколько я могу повторять, никого не пускать! Никого!!! Ворота отпереть только, когда приедет моя супруга. Остальных вон!

– Вон так вон, – заворчал Фёдор, выходя. – Чего блажить, не глухой, чай.

За эти дни, в калитку, действительно, не вошёл никто из посторонних. Открывалась она только перед императором, Фёдором, да за больным ухаживающим монахом. Оба инока жили в маленькой сторожке, затерявшейся в саду, который окружал таинственный дом.

Вскоре приехала изящная, как немецкая фарфоровая статуэтка Елизавета. Жизнь в скрытом от мирского непокоя домике текла тихо и размеренно.

Как-то у ворот остановилась подвода. Фёдор собрался уж было рявкнуть, чтобы возница правил своей дорогой, но из дома показался услышавший скрип колёс Александр.

– Пропустить! – крикнул он.

– Пропустить, так пропустить, – привычно пробурчал Фёдор. – Сами не знают, чего им надо…

Подвода въехала во двор, ворота закрылись. Из сторожки показался монах. Подойдя к телеге, он отбросил скрывавшую поклажу дерюгу. Фёдор попятился. На подводе стоял гроб. Таких старик отродясь не видывал – тёмного лака, на тяжёлой крышке медные (а, может, и золотые, кто ж их разберёт!) финтифлюшки. Так и сверкает! Император, инок и двое приехавших на подводе мужчин, взявшись за литые ручки, понесли жутковатую роскошь в дом. Проходя мимо Фёдора, Александр вдруг лукаво подмигнул. От этой ужимки, столь не сочетающейся с переносимым грузом, старика прошиб холодный пот.

Вечером, гуляя в саду, государь простудился и слёг. Да слёг так, что и из комнаты уже не показывался. У его постели круглые сутки дежурила Елизавета. Глаза и щёки у неё провалились, фарфоровая кожа приобрела оттенок сухой извести. На предложение Фёдора позвать доктора только качала головой:

– Запрещает он.

Через несколько дней в дом вошёл священник. Сказал, что зван соборовать умирающего. Фёдор охнул.

– Вот тебе и гроб в доме!

Старик на творящееся вокруг смотрел с долей боязливого преклонения, разобраться даже не пытался. Что ни говори, а всё ж на короткой ноге цари с Богом. Наперёд император смерть свою знал. Приготовился. А, может, и вовсе сам решил, когда помирать ему…

Попрощаться с императором-отшельником Фёдору да нескольким местным чиновникам позволили лишь от порога. У гроба рыдала безутешная вдова. Откуда ни возьмись, появился доктор, якобы лечивший царя. Гроб с лежащим в нём монархом, открытым стоял недолго. Потом крышку закрыли и накрепко закрутили винты – тело ещё в Петербург везти. Прибывшие из столицы увидели его уже готовым к отправке.

Елизавета отошла от заколоченного гроба, ткнулась лицом в ладони. Худенькие плечи её судорожно вздрагивали. В зачернённое ночью окно кто-то тихо постучал. Вдова поспешила на крыльцо.

Светловолосый мужчина молча обнял её за плечи. Она прильнула к нему. Так они стояли довольно долго. Наконец, она подняла лицо и умоляюще заглянула ему в глаза.

– Может быть, передумаешь?

Мужчина вздохнул.

– У меня нет другого выхода. Если я не исчезну, то очень скоро буду вынужден подписать смертный приговор тем, кого считаю лучшими из людей нашего поколения.

– Не подписывай. – Елизавета вцепилась в дорожный камзол мужчины. – Ведь можно обойтись ссылкой!

– Я тоже так думал, когда отправлял в ссылку Сперанского. – Он горько усмехнулся. – Я не мог отдать его. Надеялся, что угроза останется угрозой. Но ОНИ сдержали слово – сколько полегло в войне с французами. Моё видение было не бредом. Теперь нужно отдать этих пятерых или… Знаю, выбора нет – пятеро или тысячи. Я предлагал себя, но я ИМ не нужен. Разве в моих руках власть? Всё всегда решали за меня. Всегда был вывеской, не более. Ход истории меняют другие люди. Не желаю, чтобы меня запомнили, как подписавшего этот приговор. Признаю, я плохой монарх, но у меня есть честь и сердце. И они говорят мне – иди. Всё равно ничего изменить не сумею. Эти пятеро будут отданы Петропавловской крепости. В их власти было повести Россию по другому пути. И я не уверен, что этот путь был бы хуже. Я же хочу только покоя.