Игорь Удачин - Ковчег

— Кстати, а что за этой ширмой? — не выдержал Занудин, указывая оборотом головы себе за спину. Изнывая от ужасного запаха, он решил поторопить ход затеянного расследования.

— Так… предмет мимолетного интереса…

— Какого? — Занудин уже не стеснялся своего любопытства.

— Казнь. Момент казни. Это, знаете ли, что-то непередаваемое!

Занудин невольно фыркнул.

— Будь вы в тысячу раз проницательнее, чем вы есть, господин Занудин, — взвился в ответ на его реакцию Жертва, — вы все равно никогда не смогли бы себе представить, о чем, к примеру, думает только-только отсеченная голова…

— А она еще способна о чем-то думать? — искренне удивился Занудин.

— Некоторое время! Это уж мне известно доподлинно, — облачившись маской несусветной важности, кичливо выговорил Жертва. — Естественно, сейчас мы подразумеваем мыслительные процессы все еще ассоциативно связанные с физической оболочкой, их якобы порождающей…

Занудин промолчал. Жертва, с минуту поразмыслив, деловито сполз с лестницы и, приблизившись к ширме, не без усилий принялся складывать ее гармошкой.

Ага! — внутренне ликовал Занудин. И вот что, в конечном итоге, предстало его взору.

Нечто вроде помоста четырьмя толстыми столбами вырастало из каменного пола. С одной стороны помоста возвышались два других столба, соединенных наверху перекладиной, к которой был подвешен зловещий треугольник. С другой стороны помоста спускалась лестница. Внизу, под треугольником, между двумя столбами располагалась рама, состоящая из двух сдвинутых половинок, образовывавших в стыке круглое отверстие под размер человеческой шеи. Сооружение, целиком выкрашенное в красный цвет, было не чем иным, как гильотиной.

— А сами не хотели бы почувствовать себя в шкуре казнимого? — в то время как Занудин немо уставился на гильотину, с ехидной улыбочкой поинтересовался Жертва, исподтишка за ним наблюдавший.

— Я уже не ребенок и в такие глупые игры не играю, — оправившись от легкого оцепенения, отмахнулся Занудин.

— Ребенку я, может, и не предложил бы.

— Ужас как смешно.

— Не отказывайтесь. Это действительно непередаваемо.

Занудин неуверенно приблизился к эшафоту и поднялся на помост. Бормоча себе под нос какую-то околесицу, что-то вроде: «Тертый, тертый я калач! я безжалостный палач!», Жертва направился следом. Не принимая помощи, все еще смущенный, Занудин сам устроился на доске, располагавшейся у подножия двух столбов с перекладиной. Половинки рамы сдвинулись, и Занудин с особой брезгливостью почувствовал объятия позорного ошейника, что не давали теперь никакой возможности освободиться.

— Да, крайне неприятные ощущения… теперь я понимаю, — проговорил Занудин, полагая, что на этом все и закончится.

— Нет, вы еще не все поняли, — лукаво подмигнул ему Жертва и, нажав пружину, освободил треугольный нож, с диким скрежетом рухнувший вниз…

Дкыг-х!! — раздался отвратительный стук, и голова Занудина, как футбольный мяч, отскочила в другой конец комнаты.

Ч-т-о э-т-о?

…Занудин продолжал мыслить, понимать, что он живой — только подобное понимание как-то невообразимо затягивалось… Лоб и затылок заныли от набитых шишек. Все остальное тело «молчало».

Жертва соскочил с помоста, подбежал и поднял голову Занудина. Они взглянули друг другу в глаза.

— Ну как? Здорово, правда?.. — пролепетал Жертва с ноткой какого-то куцего восторга в голосе.

Занудин (точнее сказать, его голова) только хлопал ресницами и карикатурно кривил рот. Шок. Слова лютой агонизирующей ярости, что завертелись на уме, теперь беспомощно клокотали где-то в горле, но вырваться наружу возможности не получали.

И в этот самый момент, как не могло бы случиться ни с кем кроме невезучего Занудина, дверь от сильного удара распахнулась и в комнату ворвались очумелые Панки. Не возникало никаких сомнений, что они уже успели укуриться до чертиков.

— Жертва, а мы тебе новое прозвище придумали! Знаешь, какое? Будем звать тебя Идисюда! Ты теперь не Жертва, а Идисюда, трамтарарам-чих-пых-в-натуре!! — загорланил Факки, хаотично шарахаясь по комнате.

— Идисюда, это чего у тебя за штукенция? — налетев прямиком на Жертву, мало что соображая, принялся выхватывать гильотинированную голову из его рук Джесси.

— Отдай! — запищал Жертва, намертво вцепившись в голову Занудина.

Джесси даже не помышлял уступать.

— Отдай сюда! Не трогай!

— Идисюда! Лапы от трофея!

— Отдай, говорю же!

— Шиш тебе с маргарином!

— Отдай!!

— Ха-ха-ха!! У-у…

Так и соревновались бы они в этот нелепый «тяни-толкай» хоть до второго пришествия, дай обормотам волю…

— Я убью тебя, варва-ар!!! — раздался вдруг душераздирающий вопль Занудина, не известно к кому в точности обращенный.

Джесси и Жертва точно ошпаренные кинулись врассыпную. Факки в обнимку с где-то найденным «испанским сапогом» занесло на пыточную лестницу. Голова Занудина, от неожиданности подкинутая, взлетела под потолок. На долю секунды, испуганно вращая глазами, замерла в воздухе и… смачно плюхнулась в паскудный жбан, обдав щедрой волной брызг всех находящихся в комнате.

— Тону! Тону! Спасите! — заверещал Занудин. Последний возглас, в который Занудин намеревался вложить все отчаяние своего положения, так и захлебнулся в зловонной пузырящейся жидкости.

И только две героические руки, откуда ни возьмись, погрузились в содержимое жбана, ухватили многострадальную голову Занудина за уши и вытащили ее из ядовитой ванны. О боже… Руки эти принадлежали его собственному обезглавленному телу!!

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Какой поистине зловещий смысл приобрело вдруг крылатое изречение.

В глазах Занудина потемнело. Сознание, сломленное ужасом произошедшего, в одно мгновение потеряло связь с действительностью…

В комнату вливалось яркое утреннее солнце. На стенах и потолке играли позолоченные блики.

— Как вы себя чувствуете, батенька?

Вздрогнув, Занудин сел на кровати и с сухим шелестом потер опухшие глаза. Два силуэта слегка расплывались на фоне слепящего молочным сиянием оконного прямоугольника.

Не дождавшись никакого ответа на свой вопрос, Поэт повернулся к Жертве.

— Старик тебя по головке не погладит, так и знай.

Жертва всхлипнул и просительно уставился на Занудина.

— Мы всю ночь возле вас дежурили. Не хотели, чтобы вы проснулись один, без поддержки и утешения. Вы уж, пожалуйста, на меня зла не держите. Я ведь и предположить не мог, что такой вдруг ералаш приключится…

— Ах, предположить не мог?! Ах, ералаш, говоришь?! — Занудин аж взбеленился и, спотыкаясь, соскочил с постели.

Непрошенных «дежурных» он пинками и зуботычинами выдворил за порог, после чего еще долго вертелся перед зеркалом, в немом недоумении ощупывая шею…