Игорь Удачин - Ковчег

По-прежнему продолжали появляться в «Ковчеге» таинственные гости… Повстречавшийся намедни в коридоре Поэт звал на кальян в компании Ардюра Римбо и Леопольдо да Финчи… «К лешему», — подумал Занудин и не пошел… Женщина пребывала под впечатлением своей необычной и бурной дружбы с красавицей-гречанкой Клеопандой. Занудин прослышал, все тот же Поэт сумел затесаться к ним на огонек на предмет сексуальной оргии. Изрядно захмелев и не очень-то надеясь на свою мужскую силу, взялся доставить Клеопанде оральное удовольствие. Но в порыве экстаза, а может, от щекотки, Клеопанда так резко свела ноги, что сломала Поэту очки. Поэт опустился до демонстрации нелепой обиды и долго еще тарахтел о том, что лишний раз убедился: от женщин одни расстройства… Факки вниз головой выпал по неосторожности из окна, но не заработал ни царапины!.. Но это еще что. Даун пригласил Занудина на кухню, чтобы показать, как он варит рыбу к ужину. С постным выражением лица Занудин заглянул в стоящую на огне кастрюлю — и обомлел. Карпы как ни в чем не бывало плавали в кипящей воде, бросаясь на подкидываемую с чайной ложечки соль словно на сухой корм! Довольный своим кулинарным представлением, карлик блаженно хихикал и топал ножками…

Похоже, ничто не могло поколебать устойчивого климата всеобщей непринужденности, царившей в «Ковчеге». Чудеса сыпались как из рога изобилия, но никто и не думал называть это чудесами. Подолгу уходя в себя, Занудин недоумевал, сопротивлялся, но мало-помалу постигал подобное положение вещей.

Занудин был предоставлен самому себе, и все же после беседы с Виртуалом возникло и не оставляло в покое навязчивое подозрение, что в «Ковчеге» от него чего-то ждут. Но чего?! Если местных авантюристов и мистификаторов что-то и могло заинтересовать по-настоящему, то нетрудно было предположить: во всем остальном мире это не продается и не покупается…

Встретившись с дядюшкой Ноем, Занудин издалека заговорил на эту скользкую, немыслимо волнующую его тему — и запутался в итоге еще больше. Если раньше старик внушительно советовал Занудину ни во что не ввязываться, то теперь он достаточно спокойно склонялся к мнению: почему бы Занудину и впрямь не заняться делом и не помочь тому же Виртуалу в его работе. Мол, какое-никакое, а развлечение. Занудин сделал вид, что согласен со словами старика, но все это ему, откровенно говоря, не нравилось — или по меньшей мере настораживало.

Занудин вконец извелся.

Однажды посреди ночи он проснулся весь в поту, задыхающийся. Образы приснившегося кошмара продолжали стоять перед глазами вживе. Не зажигая света, в полной темноте, Занудин оделся и начал упаковывать вещи. «Бежать! Бежать без оглядки!» Истошное волнение превратилось в решимость, но ненадолго. Вот уже руки его повисли плетьми, а колени подогнулись. Занудин безвольно опустился на пол возле чемоданов. Понять не мог сам — и все же что-то его не отпускало…

Такие пробуждения повторялись не раз. По утрам Занудин находил себя в измятой, абы как нацепленной одежде, в распластавшейся тревожной позе, обнимающим полусобранный чемодан. Измаявшийся, разбитый, со стеклянными глазами — Занудин ненавидел себя.

Для полной ясности всего происходящего не хватало главного и неуловимого до сих пор мотива.

С календарем в придорожном заведении дела не имели, и Занудин не совсем понимал (вернее, совсем не понимал), чем можно оправдать подобное попустительство. Моряки всего мира, потерпев кораблекрушение, оказавшись волею судеб на необитаемых островах ― и те из кожи вон лезут, чтобы не потерять счет дням, испещряя баобабы насечками, а скалы меловыми каракулями — спрашивается, почему? Вероятно, потому, что течение жизни, освобожденное от хронометрирования, все же порождает какую-то скрытую, но интуитивно ощущаемую угрозу для мышления, развившегося в мире всевозможных Расписаний, Таймеров и Календарей. А вот Занудин, к собственному стыду и ужасу, уже и приблизительно не сказал бы, давно ли он в «Ковчеге». Месяц? Два? Гораздо дольше? Обронил кто-нибудь за обедом «завтра воскресенье» — довольствуйся, принимай на веру. Но вскоре даже дни недели потеряли всякое значение, стоило только заметить, что недели по своей продолжительности здесь довольно «неравноценные» и могут включать в себя количество дней совершенно произвольное, взятое попросту с потолка…

И все-таки Занудину отчего-то запало в голову, что сегодня именно воскресенье.

Занудин собирался к завтраку, немного запаздывал. Излишне рьяно распахнув дверь своего номера, сильно ею обо что-то грохнул. Оказалось — об карлика, семенившего мимо по коридору. Даун во весь свой скромный росточек растянулся по полу, безвольный взгляд уперся в потолок. Создавалось впечатление, коротышка пытается сообразить, жив ли он еще или все кончено…

— Вы как по пожарной тревоге вылетаете… К завтраку? — кряхтя, поинтересовался Даун, оставаясь в распластавшейся позе.

— Ну, в общем, к нему. Прости, что задел.

— Зря торопились, между прочим. Завтрак отменяется.

— По какой причине? — удивился Занудин.

— Панки… — тяжко вздохнул карлик.

— Опять распоясались?! Снова чего-то отчебучили?! — без заминки излил свое праведное негодование Занудин. — И как можно терпеть?! Двое мальчишек всего-навсего, а неприятностей как из-за…

— Да не двое, а трое уже! — посетовал Даун. — Нового дружка с собой привели, похлестче себя — Сада Вашаса какого-то. Ох и дебош устроили, видели бы вы! Музыкант с этим Вашасом поцапался — так тот Музыканту, не долго рассуждая, вазу об голову расколотил. Хрустальную.

Занудин присвистнул.

Конечно, он не считал за превеликое удовольствие ввязываться в конфликтные ситуации в стенах «Ковчега» (особенно если это не касалось его напрямую), но крепкая нелюбовь к Панкам, нелюбовь давняя, просто-таки распирала изнутри.

— Они сейчас там, внизу?

— Там, там — где же еще.

— Ладно, пойду взгляну на все это безобразие, — Занудин перешагнул через лежащего на полу карлика и двинулся вперед по коридору…

В холле витал дух наэлектризованного беспокойства.

У стола сгрудились Панки во главе со своим оскандалившимся приятелем. По рукам криво ухмыляющихся юнцов блуждала бутылка портвейна. На столе в завидном количестве красовались другие бутылки, ждавшие своей очереди. Новоявленный Сад Вашас дышал ртом, точно сильно запыхался — казалось, от него до сих пор летели искры недавнего буйства. Это был всклоченный худой брюнет с безобразно-притягательным лицом и красиво-зловещим взглядом — и чистое, и демоническое странным образом переплеталось в его наружности. Одет он был вызывающе. Многочисленные регалии панк-рокера, мотоциклетные сапоги, шипованный пояс на кожаных брюках, майка со свастикой. Вашас выглядел на манер тех же Джесси и Факки, только чуточку посочнее.