Игорь Удачин - Ковчег

— Ничего, — все тем же размеренным голосом ответил Абрикос. — Продолжай.

Занудин делал все, как ему говорили. Он сосредоточился. За сосредоточением пришло холодное спокойствие и отрешенность. Но с отрешенностью странным образом сочеталось напряжение всех нервных связей его внутренней организации. Занудина манило к свершению неописуемого умственного подвига. Влекло в те неисследованные ниши и закоулки сознания, где грани между сном и явью, вымыслом и реальностью — поистине иллюзорны. Это был транс!

Занудин продолжал идти по анфиладе. Комнаты стали пусты и мрачны. В них пахло вселенским одиночеством. Страхом небытия…

Занудину отчего-то подумалось о тех людях, что выбрали смерть взамен жизни, в которой что-то не сложилось… Может, они считали себя в какой-то мере… хитрыми?! Пошлая, изуверская мысль. Ну а все-таки? Странная хитрость, скрытая под личиной боли, страха, упадка. Человек хочет обмануть свое земное одиночество. Показать ему кукиш. Стряхнуть с языка плевок этакого никем не понятого победителя. А если там, куда он попадет — одиночество тотально как океан без берегов?.. Где дальше искать ответа?.. Получается, что обхитрили они не кого-нибудь, а самих себя?.. Обхитрили и наказали!! Отчего человеку изначально не дано знать смысла рождения на Земле?!

Занудин шел и не слышал эха своей поступи, но собственные мысли воздействовали на него оглушительно. Мрак сгущался. Не сбивая шага он попытался обернуться назад и посмотреть, сколько комнат осталось позади. «Глупая затея!» — в сердцах отметил он. Их ряд был поистине неисчислим — как и ряд тех, что пройти еще предстояло.

В следующий момент Занудин встал точно вкопанный посреди очередной комнаты. Сомнений в душе Занудина скопилось слишком много для того, чтобы продолжать эту бесконечную прогулку по анфиладе, не попытавшись поторопить разгадку.

— Абрикос! — громко позвал Занудин, и Абрикос тут же явился.

— Ты что-то хочешь мне сказать? Я тебя слушаю.

— Почему ты не заставил меня считать звезды на небе? Это было бы одинаково остроумно! Зачем я мучаю свои ноги, если комнатам этим несть числа?

Абрикос нахмурился.

— Знаешь что… я подумал, ты действительно что-то понял… Не тревожь меня больше по пустякам!

Огонь искрящейся лентой пронесся перед лицом Занудина — Абрикос снова исчез. Занудин, сбитый с толку, стоял на том же месте. Что же не так?

— Не стой! Иди! — эхом разнеслось под сводом анфилады. Абрикос, стало ясно, по-прежнему наблюдал за ним. Занудину не оставалось ничего другого, как продолжить путь.

«Что же, что же, что же не так?!» — сжимал кулаками свою голову Занудин, точно пытаясь таким макаром выдавить из нее ответ.

«По комнатам анфилады, действительно, можно двигаться нескончаемо, будто цель вымерена шагами — какая ерунда! — но и встав на месте, не увидишь того что должен, — осенило вдруг Занудина. — Идти — только не ради пройденного расстояния, а ради смысла, заложенного в самом движении: из комнаты в комнату, из комнаты в комнату… Смысл в том, что я могу это делать!»

«А зачем я очищал эти комнаты?» — задался очередным вопросом Занудин.

«Ну же!»

«Населить их другими образами!»

Но какими?..

«Как какими!! — мысленно завопил Занудин, доходя до предела чувственного возбуждения. — Да теми же, теми! Образами того сна!»

И сию секунду, словно отклик на посетившую Занудина догадку, дверные проемы по всей анфиладе стали закрываться. Занудин страшно перепугался. Их закрывали не двери, а жуткие завесы, сотканные из мрака. Ни в ту, ни в другую сторону анфилада больше не просматривалась — он оказался попросту заперт в одной из этих бесчисленных комнат. И как тьма пропитывала теперь все вокруг, подобно ей и отчаяние проникало в душу Занудина.

Занудин в бессилии повалился на спину и пронзительно закричал. Но крик его… превратился в вопль младенца!!

…Голый, крохотный и беззащитный, Занудин спешил уползти прочь от неведомой опасности. Длинная пуповина путалась в ногах, а слезы градом сыпались из глаз. Где-то рядом — он чувствовал, и это разрывало его сердце на части — в страшных муках умирала роженица… А потом сознание его окутало марево. Он увидел, как вырастет. И станет сильным. И станет охотником. И будет знать об охоте очень много. Хороший охотник. И женщины будут любить его за то, что он хороший охотник. И у него будут дети. Но он будет плохим отцом и плохим мужем, но он никогда не перестанет быть хорошим охотником. И он доживет до белой бороды. И начнет тяготиться жизнью, потому что тело станет слабым, а глаз потеряет зоркость. И хотя по-прежнему никто не подумает усомниться в том, что он хороший охотник — он поймет: время его позади. И он умрет зимой, потому что таких холодных зим на его памяти еще не было…

На подкашивающихся ногах добрел Занудин до завесы. При близком рассмотрении она походила то на клубящийся черный дым, то на отвратительных копошащихся червей. Неистовство шевельнулось в душе Занудина, и он бросился на завесу, точно на живого врага. Не встретив препятствия, Занудин провалился в следующую комнату анфилады…

…Ему определенно повезло с местом рождения, он это знал. Двуногие, наверное, считали его священным. Они даже преподносили ему дары. Жертвовали себе подобных. Оставляли привязанными в джунглях и уходили. Конечно, охотиться интереснее — но когда не хватало пищи, он не брезговал. Он опасался одного. Что когда-нибудь объявится молодой и сильный. Сильнее, чем он сам. И выгонит его из родных щедрых лесов или убьет. Но никому это не удавалось. А однажды он увидел странного двуногого. Тот был белым. Те, каких он видел раньше, были черными. А этот — белый. Он подумал, что двуногий болен и его легко будет убить. Но у двуногого была палка, которая стала громыхать, как громыхает с неба, когда на землю льется вода. Очень больно… И пелена перед глазами… Он понял, что жизнь уходит из него…

И Занудин перед новой завесой. Он хотел бы прекратить это, но не мог…

…Она росла в бедной рыбацкой деревушке и не помнила своих родителей. Все детство и юность она провела за мытьем посуды и разделкой рыбы, но не роптала на судьбу. Она любила смотреть на море в редкие часы отдыха, когда работы не было. В сердце ее родилось счастливое чувство, когда заехавший в деревню немолодой практикующий врач обратил на нее внимание. Она была молода, хотела видеть мир и не упустила своего шанса. Они поженились и уплыли на корабле в другую страну. Но в той стране, куда они прибыли, все было так же, только не было моря. И когда она не работала, ей становилось одиноко. А потом началась эпидемия оспы. И она заболела. Ее немолодой муж плакал как ребенок, но даже будучи врачом ничего не мог сделать… А она жалела лишь об одном. Что никогда больше не увидит моря. И она умерла. Думая о море…