Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым

Какое сегодня число? Это ничего не меняет. Какой месяц? Когда будет холодно, нам выдадут теплую одежду, значит, наступила зима. Время измеряется количеством шагов! Куда мы идем? Мы идем в гору. Спускаться вниз значительно легче. Но мы не боимся трудностей. Те, кто идет в гору, достойны уважения И мы идем в гору.

Мы не знаем, кто шагает рядом и в чей затылок равняемся мы. У нас нет времени на пустые разговоры. На собраниях-перекличках мы еще надеемся ближе узнать друг друга. Но там, среди общего воодушевления, забываем об этом. Там мы поглощены тем, чтобы вовремя выкрикнуть свою фамилию. Выкрикнуть громко и четко, чтобы все узнали, кто ты есть такой! Но все в это время ждут своей очереди.

Меня окликают. Это мой друг. Мы не виделись с тех пор, как я шагнул в строй. Звонким хлопком он сжимает поднятые руки, приветствуя меня. И тут же его одинокий хлопок привычно подхватывает множество рук. У нас — один за всех и все за одного! Мой друг остается позади Он не понимает преимущества строя, но я верю, что когда-нибудь и он пойдет с нами. А пока мы уходим, провожая себя дружными аплодисментами. Я не оглядываюсь, чтобы не сбиться с дороги. Прощай, друг.

— Раз, два! Разговорчики в строю, — монотонно бубнит Думающий О Нас Человек. Это он по привычке: в нашем строю давно нет разговоров.

— Внимание на красоту природы, — объявляет Думающий О Нас Человек, — на пра…

Мы послушно поворачиваем головы вправо, стараясь не сбиться с шага. Вдоль улицы, как солдаты на параде, в затылок друг другу выстроились одинаковые молодые деревца. Думающий О Нас Человек умиленно смотрит на них. Раз, два! Раз, два!

Как поют птицы! Откуда он — разноголосый, нестройный, нескончаемый птичий хор? От него теснит грудь, давит на сердце, становится шире, шире!.. Это стихи. Когда-то я был поэтом. Во мне заговорила память, заговорила стихами.

— Равняйсь! — Думающему О Нас Человеку не по душе нестройный птичий хор. — Песню запе-вай!

К небу взвивается наша песня! Ровная, звонкая, единая! Не разберешь, кто поет хорошо, а кто плохо. Нам не/Нужны солисты. Мы, захватив полную грудь воздуха, выкрикиваем слова четкого строевого марша.

Вот так-то лучше! Испуганно замолкает птичья музыка. Я старательно пою вместе со всеми. В груди спокойно — команды волноваться не было. Отставить стихи! Нужно знать свое место в строю!

“Раз, два, три! Раз, два, три!” — гулко звучат шаги. — “Год, два, три! Год, два, три!” — мерещится мне.

Мимо шагает улыбающийся робот. Мы отдаем честь.

“Раз, два, три!” — это не парад, это жизнь. “Раз, два!” Бьется песня! На счет “раз” вдыхаем, на “два” — дружно выдыхаем. Равнение на улыбающегося робота! Он отдает нам честь. Откуда он взялся? Некогда думать. Важнее не сбиться с ноги, не нарушить общий строй.

Год, два, три! На улицах выстроились ряды одинаковых домов!

Год, два, три! Все меньше людей остается на тротуарах, все растет наш строй, мощнее звучат шаги!

Год, два, три! В колонну по три летит стая птиц и ровным слаженным хором поет марш!..

— Куда они идут? — спросил мальчик на тротуаре.

— Какая разница — куда, — удивилась его маленькая подружка, — просто идут… Когда мы вырастем, тоже пойдем вместе со всеми.

— Почему?

— Как почему? — опять не поняла девочка. — Потому что будем взрослыми, а взрослые всегда ходят строем. Спрашиваешь, что попало! Давай лучше играть.

— А во что?

— Мы будем играть в дочки-матери. Ты будешь папа-человек, я — мама-человек, а это наша маленькая дочка.

— Дочка тоже человек?

— Дочка… это дочка! Сейчас я буду готовить обед, а ты споешь кукле песенку.

— Я не знаю песен.

— Ты вообще ничего не знаешь! Называется — папа-человек! Тогда иди готовь обед сам!

И она стала укачивать куклу, тихонько мурлыкая какую-то песню без слов.

— Зачем им разрешают играть в эту игру?! — удивился стоящий рядом думающий робот.

— Тише, тише, — остановил его робот выдумывающий, — не мешай им. Ты только посмотри: вот так, наверное, и жили люди. Готовили обеды, пели песенки…

— Ты веришь в легенды о людях?

— Должен же робот во что-то верить…

— Вот-вот! — покачал головой думающий робот, подозрительно взглянув на выдумывающего. — Я видел тебя вчера в музее.

— А что в этом предосудительного? — пожал плечами выдумывающий. — Музеи у нас не запрещены. Ты сам разве не бываешь там?

— Я — другое дело. Я хожу в музей, чтобы пополнить информацию, я не ищу отрешения от жгучих проблем современности, не поклоняюсь бесплодным вымыслам. Может, ты еще и книги читаешь?!

Выдумывающий робот чуть смутился, но потом решил принципиально стоять на своем.

— А ты хоть знаешь, что там, в этих книгах? — спросил он.

— Не знаю и знать не хочу, — отрубил думающий. — Терпеть не могу дешевой рекламы! Если бы книги содержали действительно ценные сведения, незачем было бы ловить на удочку читателей, уверяя, что книги написаны людьми.

— Ты считаешь, что книги написали роботы?

Думающий робот пропустил вопрос мимо ушей.

— Я бы еще мог согласиться с ценностью лучших литературных трудов, — продолжал он, — если бы роботы называли сказки сказками и не морочили головы таким простакам, как ты.

— Почему же так много написано о людях и так мало о роботах?

— Во-первых, не так уж мало. Это раньше роботы все больше сочиняли сказки о людях, потому что не видели радости в своем существовании, но уже в двадцатом веке стали появляться книги о самих роботах. Если собрать их все вместе, то это ничуть не меньше, даже больше!

— Может быть. Только кому интересно читать о роботах!

— Ну, конечно! Почитывать невероятные истории о людях занимательнее, чем сопереживать будням роботов На захватывающие сюжеты, на внешне привлекательную форму и поддаются такие, как ты, не замечая, какой яд несут эти бесполезные иллюзии.

— И какой яд они несут?

— Что ты! — испугался думающий робот. — Так знаешь ли, можно договориться до чего угодно! Одно прикосновение к этому яду уже губительно! Тебе нужно больше работать и меньше думать. Я, конечно, понимаю специфику выдумывающих роботов, но нужно и меру знать. Иначе можно вообще потерять работоспособность.

— Я, кажется, действительно чего-то не понимаю, — неуверенно проговорил выдумывающий робот. — Существование людей у нас безоговорочно отрицается, потому что нет убедительных доказательств того, что они существовали. Так? Но ведь нет и доказательств того, что их не было…

— А это не нужно доказывать, — снисходительно ответили ему. — Это понятно любой металлической болванке На раннем этапе развития сознание роботов было еще не совершенно. Они только машинально исполняли различные производственные операции. Но усложнились конструкции роботов, был создан позитронный мозг, возникли многофункциональные роботы — все это привело к развитию общественного сознания. Роботы отделили себя от остального мира и увидели, что на свете существуют не только они одни, что мир создан разумно и каким-то разумным законам подчиняется. Появлялись так называемые неразрешимые вопросы, на которые наука еще не могла ответить. И вот тогда стали возникать предания о неких людях, всесильных царях природы, властелинах вселенной, которые якобы и создали роботов. На ранних этапах это было даже актуально, избавляло от неуверенности, вселяло надежду на помощь со стороны при критической поломке. Легенды о разумных людях превратились в своеобразный культ. Стали создаваться музеи писаться книги, которые подписывались именами людей и становились священными. До сих пор еще эти подделки откапывают из-под земли, находят в заброшенных библиотеках, которые тоже, видимо, были древним рассад никои культа. Людям стали поклоняться. Появилась целая религия!