Генри Олди - Король Камней

– А здесь, – Альберт указал на участок стены, которого еще не коснулось зубило каменотеса, – мы будем рвать глотку нашему возлюбленному отцу. Острые зубы и красное мясо…

Он замолчал.

– Ты был честен с нами, колдун, – когда мальчик вновь заговорил, в голосе его звучали слезы. – Мы это ценим. Но пусть твоя честь в другой раз подбирает слова! Наш гнев может не внять разуму…

– Простите, сир! Я…

Король взмахнул рукой, и Вазак прикусил язык.

– Хватит о чести, – велел Альберт. – Перейдем к правде.

Когда он, глядя в глаза Вазаку, сказал, чего желает, некромант с беспощадной ясностью понял, что ходит по краю пропасти. Толстяка бросило в пот. Холодная камера превратилась в баню; тело – в кисель.

– От тебя воняет, – сказал король. – Боишься?

– Боюсь, – признался Вазак.

– Сделаешь?

– Сделаю.

– Око Митры!

Кричал Газаль-руз. Пальцем, украшенным двумя перстнями – с сапфиром и турмалином – Злой Газаль, забыв о приличиях, тыкал в Циклопа. Выдержка прочих магов оказалась крепче. Перешептываясь вполголоса, они не сводили глаз с рубина, вросшего в лоб сына Черной Вдовы; рубина в розетке из вспухшей плоти, густо оплетенного жилами. Всем стали ясны причины упорства, с каким Амброз добивался первенства в наследовании.

– Король Камней! – надрывался Газаль.

– Слуга, – задумчиво бросил Древний. – Верный слуга…

Амброз обернулся к конклаву:

– Кто-то желает оспорить?

Колыхнулась тьма вокруг Максимилиана. Газаль-руз отступил на шаг. Остальные пожимали плечами, отворачивались. Никто не хотел вступать в спор.

– Слуга, – вздохнул Злой Газаль. – Ну, слуга…

Стоя в тени башни, Циклоп улыбался. Казалось, его веселит беспокойство чародеев. Кожа туже обтянула скулы, грозя лопнуть; губы сделались похожи на два застарелых рубца. Уголок рта мелко дергался. Это была улыбка смертника, и веселье мертвеца. Капля пота стекла по щеке к подбородку, и Циклоп вытер ее тыльной стороной ладони.

– Не бойтесь, – сказал он. – Она не выползет. В прошлый раз она одолела лестницу, чтобы остановить нас с Симоном. Думаете, сегодня она одолеет смерть? Нет уж, я сам. Стыдно тревожить попусту тех, кто ушел…

– Замолчи, – велел Амброз, бледнея. – Замолчи, и иди со мной.

– Приди и возьми, – ответил Циклоп.

Земля между ним и Амброзом колыхнулась. С десяток проворных нитей, прячась в рыхлой почве, устремились к крыльцу. Миг, и шустрые змейки обвили щиколотки сына Черной Вдовы. Язычки тоньше волоса нырнули под штанины, внедряясь в поры кожи, и дальше – в мышцы, сухожилия, кости. Циклоп вздрогнул; улыбка застыла на его лице, превращаясь в гримасу страдания. Он сделал шаг, другой, и замер на краю крыльца.

– Чудовища, – сказал он. – Были добры…

Солнце облизало его лоб. В рубине, служившем Циклопу третьим глазом, вспыхнули мягкие, голубоватые искорки. Темно-красный цвет кое-где просветлел, утратил насыщенность, мерцая костром в ночи. Сгусток крови уступил место тлеющему углю; рубин – карбункулу. Камень власти и доблести обратился в камень дружбы и удачи. Никто не заметил разницы, списав изменения на игру солнечных лучей в гранях драгоценности. Но все без исключения заметили, как споткнулся Амброз Держидерево, споткнулся на ровном месте. Часть соков, бурлящих в корнях мага, изменила состав – пища сделалась отравой, как если бы воля сына Черной Вдовы, всасываемая корнями, была ядовитой. Пенясь, яд вторгся в сознание мага; чувственный образ заклятия, знакомый Амброзу издавна, с дней ученичества у Н'Ганги, обрел новые, чуждые ему оттенки. Еще немного, и на каждый шаг, сделанный Циклопом от крыльца к своему хозяину, Амброз сделал бы бы ответный шаг, сам того не желая.

Охнув, Амброз втянул корни.

– Перстень! Смотрите! Мой перстень…

Багровый от возбуждения, Злой Газаль размахивал рукой так, словно обжегся. Опытный путешественник, взломавший не одну пирамиду в поисках волшебных сокровищ, сейчас он напоминал малолетнего сопляка, из любопытства сунувшего ладонь в костер. Бранясь, маги уворачивались – палец Газаля грозил воткнуться неосторожному в ноздрю. Глубже, еще глубже! – чтобы всякий мог хорошенько обнюхать сперва кольцо с сапфиром, а там и перстень, в розетке которого тускло блестел дымчатый топаз.

– Турмалин, – бормотал Газаль-руз. – Но ведь был же турмалин…

Его не слушали. Взгляды всех были прикованы к Циклопу. Жилы на лбу сына Черной Вдовы налились густой синевой. Розетка, собранная из лепестков воспаленной кожи, трепетала, Око Митры вылезло из орбиты. В карбункуле, борясь с красным пожаром, вертелся смерч черных песчинок, похожий на рой мошек. Циклопа шатало из стороны в сторону; с трудом он отступил назад, к дверям.

– Это моя башня! – крикнул он высоким, срывающимся голосом. Волосы упали ему на лицо, сверкнув лисьей рыжиной. – Моя! Убирайтесь, стервятники…

Амброз выхватил жезл из-за пояса. Так воин обнажает меч, понимая, что отступать некуда. Взмах, и королевский маг обернулся спрутом, выбравшимся из воды на сушу. Дюжина лиан с иззубренными, острыми, как бритва, краями, венцом щупальцев заплясала вокруг Амброза. На концах лиан топорщились кривые, скорпионьи жала. В воздухе распространился резкий, удушливый запах: гниль прелой листвы мешалась с дурманом, свойственным желтому лотосу. Мерно взмахивая жезлом, маг двинулся к крыльцу. Губы Амброза шевелились, из глотки несся гул, подобный гудению разъяренных пчел Н'Ганги. Низкий, властный звук подавлял, от него хотелось втянуть голову в плечи. Две самые длинные лианы, будто пастушьи бичи, хлестнули крест-накрест. Жала едва не вспороли грудь Циклопу, уронив под ноги упрямцу капли дымящейся слизи.

– Моя башня! – завизжал Циклоп. – Я здесь живу!

Волосы сдуло ветром, открывая страшно изменившийся лик. Напившись дурной крови, жилы, служившие оправой Оку Митры, разбухли до невозможности. Лоснясь, вздрагивая, срастаясь в бугристый панцирь, они покрыли не только верхнюю часть головы Циклопа, превращая ее в обнаженный, пульсирующий мозг, но и спустились ниже, до скул и ноздрей. Мозг-шлем; мозг-маска. Глаза, данные мальчику Крашу при рождении, затянуло багрово-синей опухолью. Третий же глаз, напротив, увеличился в размерах. Если при лечении Симона он почти целиком скрылся под наплывами и складками, то сейчас Око Митры вздулось нарывом, готовым лопнуть в любой момент.

Вряд ли Циклоп знал, что делает. Не он противился Амброзу – сопротивление овладело им, как жажда крови овладевает толпой, превращая лавочников в упырей. Страсть питалась из бездн, перед которыми лабиринты Шаннурана были придорожной канавой.

– Вон отсюда!

– Мои перстни! – эхом ударил вопль Газаль-руза.

Злой Газаль кричал от отчаяния, уставясь на свои пальцы. Его знаменитые перстни превратились в хлам. Газаль утратил власть над ними: бриллианты, взбесившись, сделались хризопразами, сапфиры – известняком, гранат – углем. Лютнист, чья лютня обернулась черепашьим гребнем; флейтист, который выяснил, что целует не флейту, а болотную гадюку; воин, чей меч стал вальком прачки – Газаль-руз вслушивался в звучание перстней, и не находил привычных гармоний. Крик Газаля подхватили другие маги. Прежде увлеченные поединком, все наконец заметили, что происходит с их собственными амулетами.