Владимир Фалеев - Третий глаз

Мастер-наладчик терпеливо растолковал, что действия вороны могут быть квалифицированы как разбой или нападение с целью расстройства функций биоинтеллекта, что влечет за собой наказание лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до одного года, — наладчик заглядывал в очки роботу, осматривал поклеванные вороной щеку и лоб.

Но робот считал, что действиями вороны руководила воля другого лица, возможно физинструктора Митрофанова, и упорно требовал отпустить ворону на свободу, не ставить под сомнение искусственный интеллект, не дискредитировать его возможности, поскольку роботом управляет информация, поступающая из высших сфер…

Вернувшись на службу, робот первым делом навел по телефону справки о Зоте Митрофанове; председатель постройкома профсоюза объяснил, что физинструктор в Искере готовит крупные соревнования по легкой атлетике, что это будет спортивный праздник молодежи и физинструктор не имел времени побывать в областном центре, разве что только ночью…

С открытием рабочего движения поездов на линии Красногорск — Искер на робота навалилась масса неотложных дел… Минуло два дня. Поутру зазвенел черный московский телефон. В поспешности робот задел краем трубки вспухшую щеку, подавил болезненный стон, прижав трубку к уху, узнал бубнящий сипловатый басок и заорал радостно:

— Тихон Ефимович, приветствую вас! Извините меня за грубость на Шестаковском мосту. Хочу, чтобы вы воспользовались на заседании коллегии ценными фактами…

— А сам разве не будешь выступать? — удивился голос из столицы.

— Захворал. На недельку… Щеку и лоб повредил. — Робот лихорадочно шарил пальцами по столу, нащупал и машинально расшнуровал папку с документами. — Мы собрали цифры по нескольким трестам, все заинтересованы в быстром открытии всех трех очередей железной дороги Красногорск — Нефтяные Юрты… Сейчас одна добытая тонна стоит в девять раз дороже, чем обойдется государству при наличии рельсового пути…

— Знаю… Хотите гнать дорогу зимой по-армейски?

— Настаиваю! — горячо сказал робот. — Линию на Искер мы дали досрочно! Но это дело честное, да и вторая очередь до леспромхозов — тоже… Главное — Нефтяные Юрты!

— Молодцом! Так, так, — пробубнил далекий голос. — Дожди прекратились? Хорошо. А что там у тебя за история с вороной?

«Уже знает!» — огорчился робот, прикрыл глаза рукой, неохотно ответил:

— Ворона и есть ворона, на расстоянии не объяснить…

— И не надо, — ответил Фокин и кашлянул. — Однако нехорошо как-то…

Робот вспотел.

— Меня утвердили начальником вашего, то есть нашего, управления, хотел бы с тобой сработаться, — вежливо добавил Фокин.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил робот.

В трубке что-то заскрипело, булькнуло. Беспокойство, которое томило робота много дней, наконец спало, в сознание стремительно потекла апатия, вытесняя энергию. Павел почувствовал, словно бы пустеет, теряет силы, очеловечивается… «Обвели вокруг пальца», — напрягал волю, чтобы непринужденно продолжать беседу. Поддакивал: пожаров больше не будет. Понятно, что дорожных строителей нельзя поселять в стационарные кирпичные дома… С безразличием соглашался: надо беречь передвижное щитосборное жилье, оно мобильно, легко разбирается и транспортируется, быстро монтируется в дома, а новые вагонные городки еще требуют испытания, они не практичнее щитосборных… Не верилось, что карьера кончалась бесславно и второго восхождения по служебной лестнице не будет.

— Рекомендую в Москву на заседание коллегии Егора Андреевича Дудкина, Ивана Ивановича Петухова, Семена Васильевича Заварухина, — бесстрастно перечислял.

— Этого еще зачем? — не согласился Фокин. — Бузит… Его идея? Ну и что? Почему бы не командировать Викторию Филипповну? — Вызвал Гончеву по селектору, задал вопрос напрямую. Виктория Филипповна весело отрапортовала, что ворон развелось вокруг столько, хоть из ружья пали! Павел и ей поддакнул. «Что со мной?» — поймал он себя на забытом ощущении человеческого сомнения. Неожиданно ему захотелось попариться в бане.

Гончева очень гордилась финской баней в профилактории, потому что сама руководила ее строительством, сама ездила в Ленинград за электрическим камином и теперь лично распоряжалась, кого в бане парить, а кого не пускать, и, разумеется, по ее заказу заведующий профилакторием привозил туда вяленую или копченую рыбешку. На просьбу Павла она ответила со всем радушием. Он пригласил Корзухина. После обеда они помчались в машине по гладкому асфальту через бор к озерку. Было еще светло. Но в дороге Павел почувствовал, что его трясет лихорадка ярости, руки дрожат и голова в тумане. Приказав шоферу остановиться, Павел, криво усмехнувшись, сказал Корзухину, чтобы он ждал его в машине, а сам побрел в просвет между соснами. Неожиданно лес оборвался, и Павел оказался на лужайке со свежесметанным стогом сена, у края опушки еще валялись остатки прутьев, предназначенных, видимо, для укрепления верха стога, но оказавшиеся лишними. Приблизившись вплотную к скирде, навалился грудью на мягкое, еще не слежавшееся сено; сухие голубоватые усики травинок рябили перед глазами, щекотали нос. Павел зажмурился и попытался, как делал в салоне вагона в присутствии Зота Митрофанова, увидеть еще раз сцену с вороной, когда та напала на него в кабинете… Кинофильм не возобновлялся, перед глазами вспыхивали искры, но вот мелькнул переплет окна, а за ним завиднелась белая стена города, облицованная, казалось, восковыми рамками с ячейками сот — сотни, тысячи окон. Павел сосредоточенно всматривался, пытаясь уловить неведомые волны информационного поля. За стеной высились две трубы теплоэлектроцентрали, одна из них выпускала коричневатые волны дыма.

И тут мелькнули крылья птицы, ворона летела на фоне белой стены города, она то снижалась, то подымалась вверх, нырнула в коридор улицы… Из клюва вороны вырывался огонь, искры разлетались по сторонам. Вот пламя охватило карниз одного дома, плеснулось на второе здание, заплясали огненные языки, черный дым заклубился над крышами… Мысленно Павел как бы считал: «На каждый миллион выигранного миллиарда можно построить два стоквартирных дома, а на тысячу миллионов — две тысячи зданий…» Но этот сказочный город горел, огонь пожирал кварталы. Со всех сторон на город смотрели люди, толпы людей, это были мужчины с чемоданами, рюкзаками, они стояли возле щитосборных бараков, у балков, вагончиков, землянок и сельских изб и, как Павел, беспомощно наблюдали за грандиозным пожаром… «Но это же мираж!» — сказал себе Павел.

«Нет, не мираж! — ответит внутренний голос. — Ты хозяйственник, смысл твоего дела — устранять конфликты, уравновешивать на весах экономики проблемы, выбирать оптимальные варианты, выигрывать выгоду государству и людям. Ты обязан подталкивать людей к успеху, а ты цепляешься за кресло, идея громадного города сгорела».