Составитель Чекмаев - Либеральный Апокалипсис. Сборник социальных антиутопий

Да, он всегда был военным историком. Такая несчастливая планида.

Перепрыгивая очередную лужу, Васильков подумал, что по завершении заготовки огурцов надо бы закончить и главу про биографию генерала Городовикова. Но, судя по всему, доблестный генерал откладывался, потому что возле бревенчатого одноэтажного домика Василькова стоял бежевый внедорожник размером примерно с сам домик.

Разумеется, это прикатил его ученик Володя Рудницкий — машина была знакома, да и кто бы еще приехал к дряхлому историку, доживающему свой смутный век на даче. За рулем никого не было, поэтому Кирилл Степанович обошел домик и увидел Володю, внимательно рассматривающего огородное пугало. Васильков поставил его еще весной, когда пытался посадить кукурузу. Вороны беспардонно раскапывали рядки и пожирали зерна; пугало прервало разбой менее чем на пару часов, после чего Васильков остался без кукурузы. С того момента пугало утратило смысл своего существования, но с ним было как–то уютнее; не так одиноко, что ли…

Рудницкий рассматривал пугало с весьма критическим видом и появление Василькова не заметил. Он был одет в бежевый кожаный плащ и щегольскую кепку, напоминая чем–то чекиста двадцатых годов.

— Здравствуй, Володя, — сказал Васильков.

— Здравствуйте, Кирилл Степанович! — добродушно отозвался тот, оборачиваясь. — А я приехал, смотрю — вас нету, вот, пошел посмотреть на ваши аграрные успехи…

— Да какие тут успехи, — махнул рукой Васильков. — Слезы. Как Зинаида умерла, так и конец огороду…

— Почему же, парничок у вас неплохой, — похвалил Рудницкий. — Картофель вот еще… Только пугало ваше подкачало…

— А что мое пугало? — насторожился Васильков.

— Да лицо у него черное.

Васильков внимательно посмотрел на пугало, хотя видел его по сто раз на дню. Строго говоря, лица как такового у пугала вовсе не имелось. Однако Кирилл Степанович раньше и не обращал внимания, что импровизированную голову сделал из какого–то куска черной тряпки, набив его поролоном от старого дивана.

— И что?

— Кирилл Степанович! — укоризненно протянул Рудницкий. — Это же расизм! Негр на огороде, отпугивающий ворон…

— Володя, какой негр, господь с тобой! Это обычное пугало. Взял бы я наволочку в цветочек, что тогда?

— Тогда ничего. К цветочкам не придерешься. А так получается нехорошо. Уберите вы его от греха. Увидит ведь кто–нибудь, хлопот не оберетесь.

— Да запросто. — Васильков подошел, выдернул палку из земли и бросил верное пугало к сараю. — Все равно толку никакого…

Рудницкий одобрительно кивнул.

— Вы, Кирилл Степанович, простите, но порой ведете себя, как ребенок. Это же статья. Вы не следите за прессой?

— Нет, — честно признался Васильков. — Я не слежу за прессой. Помните совет профессора Преображенского? «Не читайте до обеда советских газет. Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно». Я вот и не читаю вообще никаких, притом довольно давно. К тому же я, знаете ли, Володя, помню советские газеты… Могу заверить, что они были не самыми плохими в сравнении с тем, что мне приходилось видеть позже. И тем более — сейчас.

— Ладно, Кирилл Степанович, — недовольно произнес Рудницкий. — Оставим ненужные споры, я вам там привез покушать.

— Володя… — умилился Васильков. — Зачем вы?! Я же не голодаю.

— Да знаю я, — отмахнулся Рудницкий. — В конце концов, вы меня помните с младых ногтей, я вам стольким обязан… Что у вас тут? Картошка, капуста? Соевые сосиски? Никаких калорий. Огурцы с помидорами…

— Ох ты, мать моя… — хлопнул себя по лбу Васильков. — Огурцы! Я же огурцы мариновал! Володя, идемте же скорее, заодно и поможете мне, а то маринад остынет, а его лишний раз перекипячивать не рекомендуется!

— Идите, Кирилл Степанович, а я в машине пакеты заберу.

На кухоньке Васильков снова включил газ и бросил в маринад несколько лавровых листиков. Любовно похлопал по стеклянному боку ближайшую двухлитровую банку, куда были аккуратно уложены огурчики вперемешку с зеленью, пряностями и зубками чеснока.

— Куда поставить, Кирилл Степанович?!

— Да вот там, у буфета хотя бы, Володенька…

Рудницкий бухнул на дощатый пол два объемистых пакета. Что–то булькнуло, звякнуло.

— Тут у меня свинины два кило, курица, колбаски немного, — с гордостью сообщил он. — Сосиски микояновские, сыр, тушенка. Еще я коньячку привез, вы же не возражаете?

— Господь с тобой, Володенька, чтобы я возражал насчет хорошего коньяка?! Я его и не пил, кажется, с прошлого Рождества. А вот насчет еды ты зря, я ведь тут правда не как библейский Иезекииль, бутерброды с фекалиями не потребляю. Да и много ли надо мне по старости?

— По старости вам как раз и следует нормально питаться, — наставительно сказал Рудницкий. — Поэтому не вставайте в позу, а лучше уберите скоропортящиеся продукты в холодильник. А насчет коньяка славно, посидим тогда немного. Я же вас ни от чего важного не отрываю?

— Хотелось бы, чтобы меня оторвали от важного…

Про монографию о кавалерии Васильков говорить не стал. Да и чем она важна? Тем, что так и останется на жестком диске его старенького ноутбука?

— Давайте я мяско по–быстрому зажарю! — оживился Рудницкий. — Где у вас сковородка, Кирилл Степанович? Ой, а пахнет как!!!

— Огурцы мариную. Помидоры уже в подвале. Капусту засолил, разными способами… — с гордостью сообщил Васильков. — Стоп, Володенька, а как же ты будешь коньяк? Ты ведь за рулем.

— Новые правила ввели. — Рудницкий пристроил плащ и кепку на вешалку, взял нож, разделочную доску и принялся уверенными жестами пластать кусок мяса. — Теперь допустимое содержание алкоголя в крови — до одного промилле. И в самом деле, кто имеет право решать, пить мне или не пить? Я же не алкоголик. Бокал вина, коньячку вот с вами пару рюмочек…

Васильков покачал головой, но комментировать не стал. Тем более что маринад снова закипел, и требовалось разлить его по банкам.

Пока Кирилл Степанович возился с заготовками, Рудницкий приготовил то ли поздний обед, то ли ранний ужин. На сковородке благоухало посыпанное хмели–сунели мясо с луком, на блюдцах лежали нарезанные сыр и копченая колбаса, тут же — какие–то яркие разноцветные пикули в литровой импортной банке.

— Давай, Володенька, за стол! — скомандовал Кирилл Степанович. Они уселись в гостиной (собственно, кроме нее и кухни в домике была лишь спальня), и Рудницкий свернул пробку бутылке коньяка «Камю Экстра». Васильков такой не пил никогда, а простой «Камю» — дай бог памяти, в две тысячи двенадцатом. В последнее время он с алкоголем почти завязал: дрянная водка из все того же «гастронома» жила в шкафчике третий месяц и не опустела даже на четверть. Не мог он пить один, и все тут.