Russell D. Jones - НА ГРАНИЦЕ КОЛЬЦА

На 31-й неделе, ночью, он проснулся – жена трясла его за плечо. По её расширенным глазам и руке, прижатой к низу живота, всё понял, вскочил, собрался, побежал вниз, мысленно проклиная не работающий ночью лифт, вывел машину, поднялся вверх, на руках донёс жену до машины, затем вернулся за сумкой. Разбуженной дочери сказал коротко, с трудом переводя дыхание: «Спи, мы сами!»

Она кивнула и ушла к себе. И безмятежно уснула.

Проснулась она утром в пустой квартире – и неожиданно для себя начала плакать. Просто лежала в постели, откинув одеяло, и смотрела в белёный потолок с трещиной-рекой, а по вискам текли слёзы и впитывались в подушку.

Ей было 10 лет.

Она была самостоятельной, но не потому, что родители не уделяли ей внимания! Ей нравилось помогать им, нравилось заботиться о маме, следить за тем, чтобы отец покушал, ругать его, когда он слишком часто выходил на балкон покурить. Она хотела быть старшей сестрой, чтобы никто не смог оспорить её право быть взрослой.

Одноклассницы часто жаловались на надоедливых младших братьев и сестёр. Злата знала наверняка, что не будет.

В то роковое утро она умылась, почистила зубы – по всем правилам – и оделась, предварительно посмотрев на градусник, висящий за окном кухни. Нужно было поесть, потому что «завтрак – самая главная еда», как говорила мама. Но мысль о еде казалась лишней: Злата была твёрдо уверена, что надо спешить.

На самом деле спешить было некуда. Отец умер ночью, когда довёз жену до роддомовского подъезда – и увидел кровь на её платье. Просто уронил голову на руль, как будто уснул. Из роддома выбежали на крик, и едва успели довести мать до операционной.

Злату встретил усатый толстяк, который когда-то помог ей выбраться из материнского чрева, шлёпнул по попке – и улыбнулся, услышав первый крик нового существа. Именно он сначала привёл её в палату, где лежала мама – бледная, со впалыми щеками, так и не пришедшая в себя. Потом доктор показал Злате братика – через стекло отделения интенсивной терапии. И наконец, спустился с девочкой в подвал, к столу, где лежал отец, прикрытый простынёй.

– Сердце не выдержало, – объяснил доктор, который настоял на том, чтобы тело не увозили сразу из роддома.

Благодаря этому решению Злате удалось проститься с отцом: похороны устраивали на его работе, и Злата не смогла туда прийти – все дни проводила в больнице, утешая мать.

– Сердце – потому что он курил?

Доктор всё пытался взять её за руку, но она не позволяла.

– Я никогда не буду курить, – сказала Злата. – Я буду заниматься спортом. Я буду сильной и здоровой!

«И я не буду плакать», – это обещание она не стала произносить вслух, потому что оно предназначалось трещине на потолке и страшной утренней тишине, заполнившей квартиру.

– С Павликом всё будет хорошо? – спросила она, когда поднималась вместе с доктором вверх на больничном лифте.

Имя выбрал папа.

– Я надеюсь, Златочка, – ответил доктор.

Ребёнок выжил, но больничные палаты стали его вторым домом.

В четыре года Павла отправили в Москву на операцию. Злата настояла. Ей уже было четырнадцать – совсем взрослая. Она уговорила маму, помогла ей собраться, звонила каждый день. А потом встречала на вокзале выздоровевшего брата.

И всё у них стало хорошо.

Но ненадолго.

– Пожалуйста, помогите, у меня пропал брат!

Сколько раз она повторяла это? Сколько раз видела усталое равнодушие на лицах людей в милицейской форме? Сколько раз пересказывала свою историю и отвечала на бессмысленные уточняющие вопросы?

– Он приехал в Москву вместе с мамой, чтобы поступать в школу для особо одарённых детей.

– Он у нас способный: выучил английский в шесть лет, умножает в уме трёхзначные числа, читает учебники за девятый класс. Вы не представляете, как он рисует!

– Ему всего восемь.

– Да, да, «вундеркинд», есть такое слово.

– Он сам захотел в Москву, потому что здесь лучшие школы.

– Я не знаю, что случилось – мама в психиатрической больнице, она не может говорить…

Стоило им услышать про психиатрическую больницу, их интерес тут же пропадал. И невозможно было доказать, что мама не пьёт и ни о каких наркотиках и речи быть не может. «Пишите заявление» – и всё.

Один раз ей положили руку на колено и ласково улыбнулись, но Злата тут же отбросила жирную волосатую лапу и вышла из кабинета. А вслед донеслось: «Ну и дура…»

Понятно, что никто не будет помогать, что воспользуются – и вышвырнут. Но через несколько дней, вспомнив тот эпизод, она ощутила что-то вроде сожаления. Нет, в правильности своего поступка Злата не сомневалась. Но если бы знала наверняка, что ей помогут за такую «плату», она бы осталась. Ради брата – осталась бы и сделала бы всё, что надо.

Но никто не собирался помогать ей.

В августе одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года никто никому не собирался помогать. Слово «помогите» воспринималось как издевка.

Какая помощь, деточка, самим бы выжить!..

…Счастливая жизнь кончилась одним прекрасным летним утром – прямо на пике новых надежд.

Мама и Павлик были в Москве, выбирали школу. Злату разбудили соловьиные трели. Звонили из московской больницы – из психиатрической больницы. Чудо, что смогли найти номер домашнего телефона!

Услышав, что мама в тяжёлом состоянии, Злата тут же спросила:

– А Павлик?

– Какой Павлик?

– Мой брат? Мальчик восьми лет – он с ней?

– С ней не было никакого мальчика. Приезжайте как можно быстрее.

Злата записала адрес, положила трубку и прислушалась. Она легко узнала тишину, которая наполняла пустую квартиру. Она знала, что если так тихо и нет ни шума с улицы, ни от соседей, значит, жизнь меняется навсегда, и ничего не исправить, не изменить – надо действовать, чтобы удержаться на плаву.

Потом, в Москве, эта тишина всюду преследовала её: на вокзалах по ночам, ранним утром на московских улицах, в больничных коридорах и кабинетах, куда она пробивалась с превеликим трудом, чтобы вновь и вновь рассказывать свою историю и повторять просьбу: «Пожалуйста, помогите, у меня пропал брат!»

Он пропал так, как будто его не существовало. Свидетельство о рождении, паспорт и другие документы исчезли из маминой сумки. Вместе с кошельком. К счастью, осталась старенькая записная книжка с адресами и телефонами.

Добрые люди, которые вызвали скорую для плачущей женщины, не видели никакого ребёнка. Никто не знал, что произошло на самом деле. Павлик пропал, а мама сошла с ума.

Она скончалась через две недели, так ничего и не вспомнив. Лежала и еле слышно стонала. Полная потеря памяти. Даже забыла, как правильно застёгивать пуговицы.

Деньги, которые Злата привезла с собой, растаяли. То, что не сожрала инфляция, пошло на похороны: место на кладбище и простой деревянный крест. И на оплату могильщикам.