Russell D. Jones - НА ГРАНИЦЕ КОЛЬЦА

Когда поезд подъехал к «Комсомольской-кольцевой», Варя не выдержала и начала смеяться. Взявшись за руки, они выскочили из вагона, сопровождаемые неодобрительными взглядами других пассажиров, и продолжали хихикать до посадки на следующий поезд.

До «Краснослободской» ехать было – один перегон. Варя прямо «с порога» начала благодарить. Тридцать раз прошептала: «Спасибо!», прошлась зигзагом между колоннами, вдохнула полной грудью спёртый подземный воздух. Попыталась представить, как мог выглядеть здешний Держитель – и вздрогнула, когда по платформе, прямо сквозь людей, пробежала золотисто-медовая многоножка и растаяла через пару секунд.

– Ты видел? – Варя обернулась к Никки.

Он кивнул.

– Куда теперь?

– Я хочу показать одно место, – сказал он.

Дорога заняла минут пятнадцать – и половину этого времени пришлось идти пешком по длинным переходам. Кстати, самым длинным в метро. Хорошо, что Варя не знала заранее, иначе бы закапризничала!

Когда они спустились по ступенькам и прошли вперёд, в центральный зал, Варя разочарованно фыркнула. Потому что открывшаяся картина была слишком унылой, чтобы относиться к ней всерьёз. Пафос и бронза. Никакой красоты!

– Зачем мы здесь? – спросила Варя, со сдержанным раздражением рассматривая стариков и старушек в ярких зимних куртках и с фотоаппаратами в руках. Судя по разрезу глаз и обрывкам лекции, японцы.

Подумав о японцах, она подумала о Кукуне, с которым переписывалась и который обещал дать что-нибудь посмотреть из аниме.

– Мне здесь не нравится, – сообщила она Никки. – Слишком... эээ… многолюдно, – и Варя указала на бронзовые статуи.

– Однажды ты спросила меня, какое самое важное место, – начал он и запнулся. – Я не понял, для кого важное – для таких, как я, или для Обходчика. Но это место самое важное. Для всех.

– Для всех? – удивилась Варя.

Беседник кивнул.

– А чем оно важное?

Один из туристов заметил его и начал фотографировать. Остальные тоже развернули объективы камер в сторону непредвиденной достопримечательности. Покраснев, Варя увела Никки из центрального зала на платформу, подальше от восторженных японцев. Когда девушки оглядываются – ладно, но когда пенсионеры!..

– Здесь всё началось, – объяснил Беседник и посмотрел на ближайшее изваяние. – Мы получили ответ, начались перемены, и Обходчик узнал о нас. Но он ему не отвечает.

– Кто не отвечает?

– Держитель. Отсюда. Не отвечает… – Никки прикоснулся к белой стене между статуями. – Может быть, ответит тебе. Всё-таки здесь произошло то, что привело к твоему рождению.

В чём-то Варя была права: назвать «Площадь Революции» красивой станцией – всё равно что назвать орфографический словарь «интересной увлекательной книжкой с захватывающими поворотами сюжета и правдоподобными характерами».

Нет тут красоты – сплошной соцреализм, историчность и назидательность. Немного увесистых сувениров (если удастся открутить) да пара-тройка знаменитых примет.

В путеводителях «Площади Революции» уделяют особое внимание: история создания, реакция Сталина, которому понравились «как живые» изваяния, шутка про то, что здесь все «сидят или стоят на коленях»… Вот только эту станцию мало кто видел: коренным москвичам мешает привычка, спешка или истеричная ненависть к советскому прошлому, приезжие и туристы заходят сюда как в музей, поклонники метро слишком увлечены деталями: сколько гранат и наганов отвинтили, насколько ярко блестит нос у собаки и колено у студентки.

Ученица Лоцмана ближе всего приблизилась к разгадке, но и она не сумела разгадать тайну «Площади Революции».

Во-первых, она не знала, что надо смотреть статуям в глаза. А это не так просто, потому что они стоят на постаментах и взгляд их устремлён поверх голов.

Во-вторых, мало поймать взгляд статуи – надо разобраться, куда именно он направлен.

К примеру, первые герои парада – борцы со старым режимом – высматривают невидимого врага. Следом располагаются наследники воинов революции – участники и участницы грядущих сражений. И первые женщины в ряду статуй – парашютистка и снайперша со значком «Ворошиловского стрелка».

Мирный труд представлен малопопулярными профессиями. Шахтёр, инженер, агроном и птичница – называть их неудобно, не то что задумываться о том, чему была посвящена жизнь таких людей!

В двух следующих парах воплощён здоровый дух и здоровое тело. Получилось раздельно: читающе-мечтающая юность и юность спортивная, с метательными дисками для девушек и футбольными мячами для парней. Не самый богатый выбор...

Ну, а последними в этом ряду прогресса и устремлённости к светлому будущему стоят дети: сначала со счастливыми родителями, потом – сами по себе.

Последнюю пару статуй невозможно увидеть из центрального зала – только с платформ. Пространство между этими героями замуровано, вместо арочных проходов – белая стена, а по бокам – две девочки-пионерки с глобусом и два мальчика с моделью самолёта.

Вот и весь парад: четыре стража революции, четыре воина мирной страны, четыре профессии, четыре, вернее, два (наука и спорт) занятия для молодых и четыре символа счастливого будущего. О логике расстановки и послании, заложенном в статуях, не упоминается ни в лекциях экскурсоводов, ни в статьях, посвящённых истории метро. И поэтому станция остаётся невидимой и неразгаданной.

Но если обойти все статуи и внимательно рассмотреть и понять каждую, если услышать их мысли и принять вложенные в них чувства, а потом подойти к замурованной арке между детьми, то вместо глухой белой стены можно увидеть проход – между глобусом и самолётом, между знанием о мире и мечтой о небе.

Иногда некоторых пропускают наружу.

Или впускают – как Лоцмана, когда он открыл первый портал на Землю. Тогда он вошёл в неизведанный мир через приветливо распахнутую дверь – и впервые за всю свою бесконечно долгую жизнь почувствовал себя званым гостем.

Пара внутри было столько, что казалось – погружаешься в облако. Сделав шаг, Лоцман сначала ударился коленом о край ванны, а потом локтем – о горячий змеевик.

– О-о-осто-оро-ожно, та-ам… – запоздало предупредил Дед, не смог договорить и тяжело закашлялся.

Лоцман подошёл ближе, отодвинул пластиковую шторку.

В ванне, заполненной до краёв горячей водой, лежал трясущийся Обходчик. Выглядел он как переваренная креветка без панциря: красная опухшая кожа, выпирающие кости, белые отметины ожогов и старых шрамов. И полное отсутствие волос – первый признак многократной регенерации.

– Паршиво, – прокомментировал Лоцман. – Но я думал, будет хуже.

– Спа-а-асибо за до-о-ове-ерие, – прохрипел Дед, стуча зубами о кружку с кипятком.