Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

– Котя, ты что – прикидывался?

– Прикинешься тут, когда всего на ниточки располосовали, – капризно мяукнул тот, опрокинувшись на спину и в потяге выпуская в воздух всю двадцатку когтей.

– И держу пари, что многие еле живые трупы только того и ждали, чтобы тихомолком цапнуть ворюгу за пятую конечность или вцепиться в шейную артерию, – фыркнул некто с высокой ветки. – Как там твой хозяин, малышка?

– Киэно! Кийи, милая моя!

Манкатта спрыгнула, приземлившись прямо на Багира.

– Бездельники. Словоблуды, – проворчала она добродушно. Только языком и воюете и едва одного из нэсин отбили – но зато уж наиглавнейшего. Ладно, живите, чего с вас взять.

Человеческое тело в объятиях Серены шевельнулось куда осознанней и энергичнее прежнего и даже попыталось усесться.

– Вроде бы вся моя семья в сборе, – шевелил запухшими губами он все-таки с большим трудом, кривясь на одну сторону. – Я слышал и Марта, и тебя, только сил не было показать – так ты меня одурманила. Да в одиночку ты сыграла естественней, моя светлая. И чего только я не наслушался, награда дней моих!

Девушка разомкнула руки, отодвинулась:

– Весь кровью истек, лицо наперекосяк, а туда же – невестишься.

– Женихаюсь. А смерть от меня уже далеко отошла: ты ведь меня так крепко обняла и так сладко перевязала, что никому третьему не стало между нами места.

Эрбис приподнялся окончательно, уперев в землю правую ладонь, и сел, пытаясь выдать гримасу боли за улыбку.

– Клянусь, мы, нэсин, считаем бесчестьем касаться женской наготы иначе, кроме как через пелену, и так близок, как с тобой, я не был ни с кем из моих женщин. Даже наша телесная влага смешалась.

Положил тяжелую левую руку на плечо девушке:

– Ох, как ты мне нынче люба, если б знала. Как раз такая жена, о которой мечтает в юности любой инсан: тонка и яростна, будто горностай, бела, как утренний лотос в тихой воде, естество ее подобно медовому финику, прогретому солнцем. Смела в бою, кротка в доме, а на ложе – огнь опаляющий.

Серена скептически на него посмотрела: краснобай, скажешь такому – «ты не пробовал» – как раз уцепится.

– Жаль, нечего мне дать тебе в махр. Расточил я твое приданое.

– Еще бы не жаль; сколько народу погибло.

– Мы не гибнем, а уходим, моя Серена. Храбрец никогда не проигрывает, ибо идет в рай. Честный бой – наивернейшая дорога к небу.

– Ты полагаешь, мы были честны?

– Настолько, насколько могли. Живущий на земле никогда не бывает полностью прав и совсем безгрешен: прав и свят один только Сущий, ему мы и доверились.

– И он ниспослал нам разгром. И многим инсанам плен. И здешним жителям – утеснение.

– Вовсе нет, даже в жизни ближней. На поле Сухайма была только моя личная гвардия, потому что большим я не имел права самолично располагать. Я следовал твоему совету – пошел в чужую страну, не обрушив на Мартиново непокорство ни всей мощи нашей земли, ни всей силы наших воинов.

– Теперь Мартин считает нэсин своими вассалами, – огорченно вздохнула девушка.

– Пусть; не думай о своей вине, ведь мы всегда остаемся при своем. Земля наших отцов стоит нерушимо, погибшие одержали высшую победу, а что до прочих – то Он с терпеливыми и еще не однажды перевернет песочные часы. И Он никогда не проиграет, а мы – с Ним.

– Ты так держишься, словно инсаны уже во всех мирах победили.

– А разве нет? – Эрбис поглядел с хитрецой, показал зубы – желтоватые от кофе и жевательной смолы, однако крепкие. – Мы навек отразились в андрской крови, андрском письме и науке, андрских обычаях, юрисдикции и морали. И пусть не мнят себе иного и не исхитряются, разве что для утехи своему самолюбию. Даже сражаться научили их мы, мы же привили им гордость воинскую и национальную. Ты думаешь, то не победа Вечноживущего – дать этому народу выпрямить свой дух? Раньше андры передавали нам право судить и решать за них даже тогда, когда оттесняли от кормила. А теперь они впервые сотворят нечто свое, только андрское, пусть недоношенное, пусть иногда прямо злобное и уродливое, но свое. И за это «нечто» придется отвечать им самим, а не их опекуну.

Он глубоко вздохнул; вышеизложенный монолог отобрал последнюю силу.

– Кажется, я поняла, зачем Бродяге понадобилось класть свою жизнь между вами и ими наподобие меча, – сказала девушка.

– Это называется порвать пуповину, – добавила Киэно. – Ребенок, которые отделяется от материнского места, всегда некрасив и так слаб, что может и не выжить. Андры еще и передержали своего первенца свободы, так что теперь он во всем подобен десятимесячному выкидышу: кости крепки, да черепушка сплюснута.

– Главное – головку выродить, а там само пойдет? – хмыкнул кстати подошедший Вард. – Андры всегда были никудышные сеятели и хранители, только вот сейчас обратного пути им нет. «Ой, мама дорогая, роди меня назад» – такое в их случае не проходит. Пускай Мартин несет свою ношу один.

– Он это сделает, – ответила Серена. – Сделает. И в самом деле один: его рабы взбунтовались до битвы. Вы же не видели с королевскими людьми ни одного кауранга, а фриссы носили их в седле, но не бились сами ни зубами, ни копытами. И, по слухам, почти все мунки вернулись к себе. Все Живущие ушли.

– Тогда на их место придем мы, Владетель и невеста моего Владетеля, – подытожил Багир, облизывая шерсть и толкаясь головой в плечо Эрбиса. – И давайте начнем делать это поскорее. Здешний кунг нам карт-бланш выдал, только какой-то нетипичный, как бы пуще не заарестовали. Так что лучше госпоже положить его в дальний карманчик и заколоть булавкой. Рыцарь-то он рыцарь, вот его прихвостни – витязи те еще… Ты так разговорчив сегодня, о шах шахов и калиф калифов – может быть, и на Варда сумеешь сам взгромоздиться?

Ничто не начинается с твоим появлением на свет, ничто не завершено с твоей смертью. Миг мерцания одного из ликов твоей самости…

Они двигались к городу Сухайм, а вести и слухи катились им навстречу. Будто бы там не осталось никого живого – все жители поразбежались: и нэсин, и полукровки, и чистокровные андры, и их меньшие и покровительствуемые, – потому что победители навострились бить не по паспорту, а по морде. Будто бы в самой Шиле-Браззе установлен комендантский час с патрулями – можно подумать, именно свою столицу завоевал король. Будто бы сама королева-мать всего лишь почетная пленница в Замке, а парламенту предложено почистить ряды и выбрать на роль обоих председателей палат и верховного судьи безупречных национал-ортодоксов. Будто бы, наконец, издан указ, утверждающий культ покойного короля Даниила в качестве любимого сына Божия, жертвенно закланного агнца и козлища отпущения.