Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

– Хм. И когда она будет, эта грань?

– Когда тебе надоест спрашивать, – отшутился он.

– Или когда мы до того растворимся в красотах пейзажа, что забудем сами себя, – ответила она тем же.

Маленький отряд двигался посреди андрской равнины с ее пологими холмами, рощицами и пашней, поделенной на квадраты. Из зеленой шевелюры деревьев то и дело слетали желтые или бурые листья, оседали на межи, путаясь в некошеной траве. Когда такой осенний лист попадал на свежие зеленя, иней вокруг него расплывался островком, зоной пустого чернозема, будто прикосновение убивало самую жизнь. Оттого здесь соделалось тихое царство печали.

– Грустит, потому что я ухожу, – подумала вслух Серена, и Эрбис ее понял.

– Мы уже ушли, – сказал он. – Решить – то же, что сделать.

Мы погружены в вязкие воды реальной действительности, похожие на болото. Бог пытается поймать нас на крючок, но леску Он вынужден выбирать осторожно, чтобы добыча не сорвалась.

…Перед лицом огнедышащих гор я думаю. Во время бесконечного движения и на коротких ночевках я думаю. Редкие деревья на пути стоят усыпанные прямо под седым узким листом диковинной круглой ягодой. Так похоже на облепиху, что рот вовсю полнится слюной, но мы трое боимся: здешние мунки соком вот этого самого узоры на железе протравляют. Мои опасения насчет перевалов не оправдались: идем мы понизу. Снег тут крупитчатый, жесткий, внизу угадывается глубина – столетиями или геологическими эрами он шел, засыпая трещины земли, и что держало нас поверх пропастей? Я, вспомнив рассказы о Дальнем Севере и Смоке Беллью, протаптываю узкую тропу на лыжах: в селении не нашлось таких, как нам привычны, поэтому пришлось произвести гибрид из болотных «плетенок» и моего давнего романтического воспоминания. Может быть, и стоило положить на нарту эти длинные овальные полозья с ремешками, на худой конец полог бы на ночлеге подперли; только вот сына жалко.

Нарту волочет по моему следу Артханг, а Бэсик отважно шкандыляет следом, царапая о наст и упавшие ветки свой нежный животик. Как у него это получается сквозь плотный «комби» – загадка еще та, но не будем смеяться над его боевым духом. Ни на санки, ни на ручки он пока ни разу не запросился, хотя под конец прошлого дня еле гребся – чувство приличия или, возможно, упрямство у него сильнее усталости. Впрочем, у бассета как-то вдруг прорезалась и врожденная звериная сноровка: сдается он не раньше, чем мощный силою Артханг, только Арт сразу падает на тропу и мне приходится высвобождать его из упряжи, а Бэс-Эмманюэль еще делает пару шагов до обочины и тихим голосочком отпускает очередную зубоскалину.

На привале растянуть полог, зажечь огонь, сварить еду. Это снова мое дело: усталые и сонные собаки тянут распорки и ищут сучья, но большего я не потребовала бы и с четырехруких. После еды еще и чиню собачьи рукавицы, то же ногавки: их у нас запасено пар десять на каждую особь, но наст режет так, что не напасешься.

Встаем. Я раздуваю вчерашний костерок: он может согреть воду, но не нас. Варю в котелке густую похлебку из кореньев – сразу первое, второе и утренний кофий. Артханг сторожит ее, чтобы не сбежала.

А горы скалятся тупыми белыми клыками в небо, круглые сутки ночное, и узкий серп пожинает охапки звезд. Ночь прозрачна, однако бесспорна, как полярная, и кажется, что от мира осталась одна эта темная половина. Иной слой бытия, чем по ту сторону, приходит мне в ум, только где эта другая сторона?

Время поделено надвое и остановилось. В конце концов, каждый идет за тем, чего жаждет, и каждый получает то, к чему предназначен. Даниль ушел от Триады и Леса… И Серена ушла от меня к Владетелю, чтобы также получить свое.

– Здесь лавины бывают, – вставляет Бэсик в мое размышление нечто из своих знаний. – Снежные зароды… или заряды? Такой клубок, более плотный, чем все прочее. От него начинает твердеть и плотнеть то, что к нему прикасается, а потом, когда соберется критическая масса, обтаивает с краев и скользит вниз. По-моему, не стоит нам говорить громко и двигаться рывками.

С трудом и не сразу, а на третий день я поняла. Спасает нас от полного провала что-то вроде пружинящего настила или плетения из тонких веток, что интуитивно прощупывается на расстоянии около метра: выше этого снег отчасти уплотнился. Эта тропа проложена явно не нашими мунками. Хозяевами. Сразу над ней мы и ночуем, потому что опасаемся зайти далеко в сторону и потерять. Что внизу – не знаю: возможно, это как висячий мост или овринг, чьи опорные бревна вбиты поперек склона.

Наверное, я сама все время была как бревно бесчувственное, потому что мои мысли в конце концов оказались совсем не здесь.

«Что-то недоговоренное было в том, как коваши объяснял троичность, – думаю я. – Человек двоичен уж тем, что происходит от единения мужчины и женщины. Почему мы употребляем эти понятия, не удосужившись объяснить себе их объем – слишком очевидно? Вместо осмысления берем явленный факт. Но ведь в природе не существует генетически чистых мужчин и женщин, это наша абстракция, под которую подгоняется реальность. Один философ, Вайнингер, всколыхнул наш рутенский мир бредовой идеей, а сам ушел в кусты: самоубился в юном возрасте. Ах, эти идеи! Кислота, которая разъедает сложившийся в нас образ реальности почище горных ягод! Так вот, он утверждал, что каждый чистый пол в отдельности – нечто невыносимое, если он вообще существует. По этому по всему в природе наличествуют одни только смеси, мужеженщины и женомужчины, в которых граница между маскулинной и фемининной частями естества проложена по-разному. Сдвинута к одному полюсу. О гормонах в его время знали, о хромосомах, генах и прочих штучках-дрючках не очень; только святой Фома в свое время обмолвился о наследственном веществе, а мы, кстати, потом все удивлялись, откуда у католической церкви взялся такой монах Георг Мендель с его гороховыми грядками. И, наверное, к лучшему, что во времена Вайнингера ни фига не понимали ни в генах, ни в том, что сии иксики и игреки, занимая ничтожную часть молекул клеточного ядра, за наследование пола, оказывается, не так уж отвечают… Это бы его закружило и сбило вконец.

Так вот, у нормальных мужчин и женщин граница между двумя их природами смещена к одному из полюсов весьма ощутимо. У гомосексуалов – почти посередине, однако не вполне точно.

Тогда что такое бисексуалы, транссексуалы и прочие ловушки природы, из которых человек то пытается выбраться, то нет? Аномалия, проклятие или штучная выделка? Застылость и консервация того удивительного состояния, которое мы считаем детской безгрешностью, хотя на деле оно лишь сексуальная неоформленность? Одно знаю: отклонения от нормы необходимы. Если бы Творец не желал озадачить такими явлениями всех нас, разве не мог бы Он их убрать с лица земли, вовсе нас о том не спрашивая?