Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

Девушка наклонилась, поглядела в карие глаза, подернутые дымкой:

– Ты дождешься, фрисса моей души. Я знаю.

– Я тоже дождусь, если ты позволишь, – кавалер выпрямился.

Алый плащ без капюшона, схваченный бляхой на одном плече (как бишь он у них называется – корзина не корзина… да, корзно) стекал вдоль фигуры, достигая каблуков. Приглядный парнишка: подбородок гладкий, так что видна небольшая ямочка, нос ровный, губы тонкие и красивого рисунка, да и глаза хороши: серо-зеленовато-стальные, почти как у волков, милых моих приятелей. Гладкая и сильная шея – от шелковой блузы, поддетой под широкогорлый кожаный доспех, отлетела верхняя запонка. Три светлые косы, что выбились из-под стоячего ворота, тоже его красят. Вот если бы не загар этот идиотский: будто маска темной бронзы. У коваши он – неотъемлемая часть их естественного грубоватого обаяния, они ведь и сами вовсе не кавалеры, а мужи, «мачо», быстро думала про себя Серена, посылая долгий мысленный сигнал, пока в виде пробы – до кого из Лесных первым дотянется.

– Так я не понял насчет охоты. Почему ты так уверена, что мы ее кончили? Смотря на кого она была затеяна.

– На кого бы то ни было. Ты переступил границу дозволенного: здешние Живущие вам пока и не добыча, и не враги, а те, за кем ты пошел, и вовсе не звери.

– Ну, это по сравнению с нами, андрами, или мной и тобой.

– Ох, до чего же ты мне польстил тем, что видишь во мне самку одного с тобою биологического вида – просто слов нет!

– Гордячка, – это слово прозвучало на бледно-розовых губах андра почти лаской. Он пододвинулся чуть ближе к девушке, горячее дыхание не было неприятным, чего она опасалась – будто жевал сладкий тростник или ствол медового дягиля. – Недотрога. Думаешь, весело тебе будет навсегда остаться посреди своих волков и обезьянок?

– Да не слишком. Я ведь по сравнению с ними недоделок: хвоста нет – чувства выражаю одними передними конечностями, рук только две – лазать по веткам неудобно, пальцы неуклюжи – ювелирному мастерству обучать меня и не берутся. Язык во рту для нежных разговоров толст, а телесный мех тонок, на твоей голове и груди и то побольше. Во время дождей в хижине сижу – да и в ней мерзну. Хотя, надо сказать, любят меня за что-то все три наших головных народа. Грех жаловаться.

– Кто ты среди них?

– Ты не знаешь этикета: девушка первой о себе не говорит. Позволь сперва тебя спросить: кто ты среди андров?

– Несмотря на молодость, я их верховный кунг, вождь, король. Мое имя – Мартин Флориан Первый.

– Король? Похоже на то, – невозмутимо ответила Серена. – А я Серена, дочь вдовы вождя кхондского племени, ныне правительницы всей Лесной Триады. Тоже несмотря на молодость.

– Чьи – твою или твоей матери?

Она посмотрела на него и его челядинцев со строгой и не вполне понимающей улыбкой.

– Андры слышали, что с лесным народом кочуют две женщины, прекрасные лицом и во всем почти подобные их народу, кроме их инсанской масти. Так вы вожди?

– Скорее уж парии. Маргиналы, – щегольнула девушка редким словцом, которое добыла вовсе не у своей мали Адриенны – скорее у другого Учителя.

– Вот как? Платье твое и вправду – как у нашего простого народа и к тому же порвалось. Но все равно: что бы ты ни говорила и как бы ни смотрелась – приветствую тебя, Серена, как равный равного!

На их языке это означало – обнять и поцеловать. Ритуал ей также преподала не ее мали. «Что за пропасть на меня, думала она; кабан смылся, братец, я думаю, только поспешает, а будет неизвестно когда. Быстрая санитарная помощь – ну, я ж ее пока не вызывала. И уйти не могу: камень на моей душе за эту раненую фриссу. Одна мне ограда и защита – нахальство и кое-какие кхондские приемы, о которых королек не подозревает. Не сила, только пускай не Сила!»

Мартин положил ей на плечо обе ладони, широкие, теплые, – вздохнул, от чего в глуби доспеха рассоединились еще две круглые застежки. Вниз по груди стекала цепь того же бледно-золотого цвета, что и волосы, блестящие звенья сплелись, спутались с курчавыми колечками – так соединяются помыслы, сплетаются желания. Жар тела, клокочущее дыхание, победный смех, который начисто стирает пораженье; самозабвенность, что вовлекает в непрерывные авантюры – всем этим он оградил себя от своих андров, как коконом, и в этот кокон затягивает ее, Серену.

– Я не вождь и отнюдь не ровня его величеству, – Серена крутнулась на одном носочке, пируэт вроде бы шутейный, да отработан до мелочей; руки мужчины сорвались с ее плеч и косым крестом легли на воздух. Платье, и так бывшее на пределе, окончательно рассоединилось, весь верх скользнул к опояске. От всего этого можно было потерять последнее равновесие – вот Мартин и сел на траву с размаху. Однако не смутился: в усмешке показал почти все зубы, крупные, чуть желтоватые.

– Победила ты меня, прекрасная дева, и повергла ниц. Может, хотя бы руку протянешь, а то без твоей на то воли мне и не подняться.

Она в это время хмуро оправляла одежду: как раз выходила довольно пристойная набедренная повязка. Почти машинально подала свободную руку – ту, что с кольцом, левую. Едва коснувшись ее пальцев, Мартин вскочил с земли, как рысь, и утвердился на ногах, по пути сорвав перстень.

– Прости, но это я беру залогом за мою верную Иоланту. Встретимся – верну.

– Вылечится – наши найдут с кем отправить. А кольцо оставь себе, если уж взял. Оно давно уже не мое: отыграло в первом туре и теперь само выбрало, с кем сыграть второй. Такая судьба!

Лихо отпрыгнула в сторону, еще в два длинных скачка достигла крайних деревьев – то были мягкоигольные лиственницы, – с одной руки подтянулась на ветке и понеслась вскачь по «верхней дороге», долгим свистом созывая тех Живущих, что либо ожидали поблизости, либо еще пока спешили сюда со всех ног, рук и копыт.

Те, внизу, видать, пробовали на своей тонкой шкуре, чем пахнет стая разъяренных обезьян или крепко сбитая масса лесных свиней обоего пола. Торопливо скликали отбившихся заводных лошадей, уходили к вертолетам. Мартину подали жеребца, тоже вороного: хотя через поляну два шага наискосок пройти, владыке, наверное, так не положено. Металлические стрекозы захлопывали пасти, на пробу раскручивали винты.

– Их каурангов мы знаем. Добро бы так и с конями наладилось, – вслух подумала девушка им вослед, – они, пари держу, поумнее своих владельцев; по крайней мере, семя им так в голову не ударяет.

…Она стояла у ствола листвяночки, крепко обхватив шероховатый сук обеими ступнями в носках из прочного конопляного волокна. Как часто в волнении, оторвала хвоинку – все они были нежные и плоские, будто трава, духмяные и лимонные на вкус. Мунки уже торопились ей навстречу, шелестя, свиристя и взволнованно щелкая друг на друга языком. О событиях на поляне знали они все: от Хнорка и просто по воздуху.