Александр Борисов - Борисов Александр Анатольевич

Не нужно быть великим провидцем, чтобы угадать его действия. Он зайдет в дискотеку, попросит доставить к себе в кабинет пластинку с нужной мелодией, пару раз, для души, прослушает песню и включит ее в одну из ближайших программ. Да еще со словами: "своя рука, мол, владыка". А уже кто-то третий, услышав ее по радио, пойдет на работу другой дорогой и попадет под автобус...

Ситуация, которую я развернул - одна из тончайших паутинок величайшей сети причинно-следственных связей, многократно дублирующих друг друга. Ты хоть понял, насколько все это сложно?

Вот это я точно понял.

Дед тяжело поднялся на ноги и, болезненно морщась, принялся растирать раненую ногу. Пора было идти дальше.

- Так значит, не мы куда-то идем, а нас куда-то ведут? - выдавил я сквозь надутые губы.

- Никто никого никуда не ведет, - усмехнулся дед, - если не хочешь, можешь остаться тут.

Он обнял меня за плечи и слегка потрепал по щеке:

- Ты шибко, Антон, не расстраивайся. Все, что я рассказывал, нас с тобой не касается. Мы ведь тоже... в какой-то степени, игроки. Не гении, конечно, но кое-что еще можем. Пошли, что ли?

- А можно еще вопрос?

- Можно, если только один.

- Мы с тобой за добро или зло?

- Гм-м... видишь ли, - дед почему-то замялся, - пока что мы друг за друга.

- Это, дедушка, не ответ.

- Понимаешь, Антон, есть еще один, самый Великий, третий игрок. Но он сейчас, скажем так, отдыхает. Ведь еще не закончилась ночь...

- Ночь Сварога! Это Сварог?

- Сварог - это только лишь имя. Одно из имен.

- Но что, же тогда, что?! - я в нетерпении топнул ногой. - Что еще может быть, помимо добра и зла? Пока не ответишь, никуда не пойду!

- Правь!

- Правь? Что такое правь?

- Ну, ладно! Если коротко, Добро считает, что день - это хорошо, а ночь - плохо. Зло утверждает, что ничего кроме ночи, и не должно существовать. А Правь знает, что за ночью должен приходить день и если этот круг разрывается, то все в этом мире не так. Понял? Пошли, почемучка! Обещаю тебе, что больше никогда ты не будешь задавать таких глупых вопросов...

Перевернув последнюю страницу, адмирал поймал себя на мысли, что делает это с большим сожалением.

- Кто бы ты ни был, - прошептал он в неизвестность, - но я искренне желаю тебе удачи!

- Четвертый десяток на промысле, второй пароход добиваю, а такую "беду" вижу впервые, - пробурчал капитан.

Если Иван что-то сказал - значит, что-то случилось. Если сказал больше трех слов - значит, это уже не что-то. На мостике мы были вдвоем, и я счел невежливым промолчать:

- Какую беду?

Севрюков стоял опершись на массивный блок управления и мрачно взирал на промысловую палубу. Был он в очках с затемненными стеклами, пижаме и мягких тапочках. Я примостился рядышком, глянул и офигел: рыбный мешок, поднимаясь по слипу, сам по себе подпрыгивал. На морской выпуклый взгляд, улов был намного больше обычного.

- Наверно, акула, - выдвинул я гипотезу, - а может, и две...

- Слетай, посмотри, - попросил Иван. - Сельдяная акула вальяжна, покладиста. С какого бы хрена ей так подпрыгивать?

Я выскочил на крыло и лихо слетел по трапу. Над порталом нависла белая ночь. Осколки припайного льда стремились на юг, толкая друг дружку подтаявшими боками. Истошно орали глупыши, клуши и чайки. Матросы уже "подсушили" мешок, взяли его на удавку. Тралмейстер "раздергал" последний узел и рыба хлынула в ящик.

Ох, и знатная треска на Шпицбергене - крупная, мощная! "Камуфляж" на спине выцветший, бледный, как у дембеля за сто дней до приказа. А пузо - белее снега. Эк она пританцовывает! Я запрыгнул на железный приступок, приподнялся на цыпочках, сунул нос в "закрома" и чуть не столкнулся с огромной усатой рожей, огромной, как дембельский чемодан.

Грузовая лебедка громко сказала "Вау!" и вниз полетел тяжелый гачек со стропом:

- Чвяк!!!

- Атас, мужики! - крикнул Валера Сапа, управлявший той самой лебедкой и пулей слетел с "пьедестала".

- Ма-мо! - раздельно выдохнул кто-то.

- Вэ-э! - свирепо взревела рожа, выплевывая трещину. - Вэ-э-э!!!

Тяжелый железный ящик заходил ходуном, рыба в нем забурлила и на гребне "волны" всколыхнулось упругое тело. Это был матерый морской лев.

Обгоняя друг друга, мы хлынули в разные стороны.

- Вэ-э-э!!!

Ловко орудуя ластами, зверюга изящно прогнулся и спрыгнул на палубу. Настил отозвался долгим нутряным гулом.

- Пошел вон, педераст! - крикнул Валера Сапа, запуская в него старым алюминиевым противнем.

Незваный гость обиделся окончательно и буром попер на толпу. Несмотря на внешнюю неуклюжесть, была в нем заряженность на скандал, решимость разобраться со всеми по суровым законам Арктики: прав тот, кто больше по габаритам. А чтобы себя подбодрить, лев ругался, как пьяный матрос, которого сняли с бабы. Слава Богу, у него не хватило ума подняться на мостик и потребовать объяснений у Севрюкова.

- Оставьте его в покое! - сказал капитан по "громкой". - Перебесится - сам уплывет.

Иван заблуждался. В мире дикой природы редко встречаются лохи. Осознав себя хозяином территории, оккупант оборзел. Для начала он наведался в ящик, плотно позавтракал, а потом разлегся на палубе и уснул. Жрал он сравнительно мало. Но часто. А если и спал, то держал ухо востро. Попытки включить транспортерную ленту или просто выйти на палубу решительно пресекались. Фабрика встала.

- Иван Алексеевич! Дай же ж ты мне пистолет! Я его, гада, убью! - кровожадно вращая зрачками, рычал Сашка Прилуцкий, наш бессменный рыбмастер. - "Шишнадцать" часов рыба без обработки! Еще чуть-чуть - и хоть за борт смывай!

Нам всем почему-то казалось, что в сейфе у капитана обязательно хранится оружие, хоть каждый из нас не раз "нырял" туда за похмелкой.

Если судно не ставит трал, тому может быть только две причины: либо порвался в клочья - либо забился "под жвак". О своей "головной боли" Севрюков распространяться не стал - боялся насмешек, но тем самым, нагнал еще больше туману. Слухи о том, что Иван опять хорошо хапнул, переросли в уверенность. В наш квадрат хлынули конкуренты. И, как оказалось, не только они.

- "Четырнадцать сорок четвертый", я - "Флотинспекция-семь", трап с левого борта, приготовьтесь принять катер с комиссией на борту!

Больше всего на свете Иван не любил проверяющих всех мастей. В любом другом настроении, может быть, он и сдержался. Но сейчас допустил сразу три серьезных ошибки: во-первых - отозвался не сразу, во-вторых - не пытался скрыть своего раздражения, а в третьих... а в-третьих - так прямо и ляпнул, что "этого делать не стоит".

...Высокие гости ступили на борт в районе второго трюма. Им повезло. Представитель дикой природы эту местность не контролировал. Зверюга был здоровым прагматиком и держался поближе к жратве.

Тот, кто пытался учить сантехника, как правильно меняют прокладки, примерно догадывается, что было дальше. Старший инспектор крепко завелся. В каждом его движении сквозила неприкрытая жажда показать наглецам Кузькину мать.