Александр Борисов - Борисов Александр Анатольевич

- Так, это у нас кто? - толстый прокуренный палец ткнулся в живот Прилуцкого.

- Это у нас технолог, - честно признался Сашка.

- Очень приятно, инспектор Божко. Скажите-ка мне, товарищ технолог, что следует делать, если в улове случайно окажется такая, допустим, особь, как белокорый палтус?

Вопрос был с глубоким дном. Белокорый палтус - редкая рыба, занесенная в Красную книгу. Промышленный вылов ее категорически запрещен. Правила рыболовства сурово гласили: если поймал хотя бы хвоста - выбрасывай за борт. Дохлая особь, живая - без разницы - за борт и все! Но буквально в канун нашего рейса, в правила внесли изменения. Безвозвратно уснувшую рыбину можно было пускать в обработку.

В этом плане Прилуцкому повезло. Здесь же, в районе Шпицбергена, мы буквально два дня назад поймали один экземпляр - огромную камбалу пяти с половиной метров длиной и весом под четыреста килограмм. Поэтому Сашка был просто вынужден очень основательно просветиться. К телефону был вызван главный технолог промбазы и грамотно атакован вопросами. Как обрабатывать рыбу? Следует ли ее потрошить? Можно ли снять филе и морозить его порционно, по десять килограммов в брикете?

Отдел обработки был поставлен в тупик. Технолог взяла короткий тайм-аут, но клятвенно обещала "все как следует уточнить и к вечеру дать ответ в письменном виде". И действительно, подробные разъяснения поступили. Со ссылкой на ГОСТ, Сашке предписывалось заморозить рыбину целиком: с головой, в потрошеном виде.

Теперь в руках у Прилуцкого были одни тузы. Он все разложил по полочкам и даже позволил инспектору поближе ознакомиться с радиограммой.

- Насчет обработки вопросов нет, - усмехнулся Божко. - Но ты, старший технолог, не сделал самого главного. О каждом подобном случае нужно ставить в известность ближайшую инспекцию рыбнадзора. Саенко, запиши в протоколе: в правилах рыболовства товарищ ни в зуб ногой.

Молодой "подмастерье" раскрыл толстенную папку и что-то там черканул.

Сашка пытался вежливо возмутиться, но инспектор отрезал:

- Я же сказал: больше вопросов нет! Для меня предельно понятно, откуда растут ноги у этого бардака. Но чтобы быть объективными до конца, мы проверим еще и орудия лова. Пригласите сюда тралмейстера. Пусть проводит меня на корму.

Вовка Мышкин сразу вспотел. Пришел черед отдуваться ему. Прекрасный специалист, он всегда начинал заикаться при виде любого начальства и с огромным трудом облачал свои мысли в слова.

- Вы там это... осторожнее! Такое, понимаете дело...

- Мы ни в чьих наставлениях не нуждаемся, - оборвал его песню инспектор. - Будем делать то, что считаем нужным. Разумеется, в рамках своих полномочий. Кто мне покажет трал?

- Я покажу! - надо же, все-таки вырвалось...

Человек - животное стадное. Но всегда, в любом коллективе встречается морда, что лично тебе неприятна. Неприятна - и все. С первой встречи, с первого взгляда. Умом-то все понимаешь: и мужик ничего, работящий, толковый. И друзей у него не меньше, чем у тебя. А сердце - поди ж ты! - не принимает. Что особенно интересно - и к тебе такой человек тоже относится настороженно.

Откуда оно, это чувство? Из каких глубин генетической памяти? Голос крови как будто предупреждает: держи ухо востро! Это воин чужого, враждебного племени. Когда-то его предки шли с оружием в земли пращуров. Убивали детей и женщин, угоняли коней и скот...

В общем, этот Божко мне сразу же не понравился. И повел я его в наш "живой уголок" самым кружным путем: через фабрику, "пять углов" и матросскую раздевалку.

Инспектор сначала поднюхивал носом. Потом нос заложило. Он сердито сморкался и ронял сквозь желтые зубы: "Бардак! Бардачина!". Саенко - напротив: смотрел вокруг с искренним интересом. В душе он, наверное, был моряком, а в начальство подался по той лишь, простой причине, что делать ничего не умел.

По крутому узкому трапу мы поднялись на палубу и прошли мимо фальштрубы в сторону рыбодела.

- Вот он, трал! - указал я рукой и украдкой взглянул на мостик.

Севрюков, как всегда, находился в состоянии мрачного созерцания, но где-то на донышке глаз прорезался интерес. Рядом с ним ухмылялся Сашка Прилуцкий. А поодаль, на заднем плане, уныло повесил нос несчастный Володя Мышкин.

- Посмотрим, посмотрим!

Инспектор нагнулся и припустил вдоль мешка неровной собачьей рысью. Щуп мелькал в его правой руке, как челнок у швейной машинки. "Помогайло" Саенко столь же лихо записывал результаты замеров.

А лев в это время ужинал. Пользуясь отсутствием пистолета, он вел себя, как житель Москвы в магазине "Дары природы". Харчами перебирал: с головой зарывался в ящик и черпал от самого дна покрупнее, да посвежее.

То ли он не сразу расслышал голоса на своей территории? То ли просто оторопел от такой беспросветной наглости?

- Вэ-э! - сказал он довольно мирно и спрыгнул на палубу.

- Ве-е?! - сказало в штанах у инспектора.

- Вэ-э!!! - заревел лев, выдвигаясь вперед.

Куда подевались солидная величавость и едкий, менторский тон! Обгоняя друг друга, Божко и Саенко просквозили по трапу на мостик.

Я спрятался в фальштрубе и, сидя на грязных фуфайках, смеялся, как сумасшедший.

- Где капитан?! - доносилось с начальственной высоты. - Я не вижу здесь капитана! Здесь какой-то дачник в пижаме! Вы у меня положите рыболовный билет!

Ох, трудная это наука - ладить с таким начальством!

Высокие гости убыли восвояси. Катер скакал по короткой волне. Инспектор сидел на руле и махал кулаком в такт своей гневной речи. До нас доносились только обрывки фраз.

- Ва - шу - мать! - раздельно летело над морем! - Вы - у - ме - ня!

Больше никто ничего не расслышал. Наше судно всплеснуло винтами и пошло, набирая ход, курсом на чистый зюйд.

Представитель дикой природы сильно обеспокоился. Он, то носился по палубе, то снова нырял в ящик. Когда очертания скалистого берега сравнялись со срезом кормы, зверюга не выдержал и съехал по слипу в море с огромной трещиной в зубах. Вахтенный штурман еле успел застопорить ход, чтоб не порвать его лопастями. Сволочь он, конечно же, сволочь, но тварь бессловесная. Не то, что этот Божко!

Через час пришла телеграмма. Иван собрал экипаж, и коротко изложил ее содержание: Нам надлежало следовать в порт и ждать там дальнейших оргвыводов.

Себя Севрюков считал, чуть ли ни главным виновником всех наших бед. Он был человеком дела, говорить совсем не умел и не смог привести ни единого довода в свое оправдание. Пришлось оказать содействие.

Я начал свое выступление с мрачной трагической фразы:

- Нас оскорбили в нашем же доме!

Тот, кому доводилось писать "объяснительные", знает примерную схему, как грамотно "переводятся стрелки": в прологе я перечислил полный пакет проколов, допущенных флотинспекацией. И не просто так перечислил, а сослался на конкретные документы. В шлюпке, на которой они "пригребли", отсутствовал магнитный компас. Не был поднят и государственный флаг. Да и сами инспекторы почему-то забыли надеть спасательные жилеты. Тем самым грубейше нарушили такие-то исходящие, с такими-то подписными.