Ольга Онойко - Море Вероятностей

Цинка с жалостью покачала головой и внезапно заключила:

— Но надо признать, что самый феерический секс и правда бывает с креатурами.

Вася подавился вдохом.

— В тот раз, — продолжала она, – Ликвидатора успели забрать. И я взяла Аналитика. Адаптера любят за то, что с ним можно установить эмоциональную связь, но меня не очень интересуют такие связи. А всё, что мне нужно в сексе, я прекрасно получаю и от Аналитика.

Вася похолодел. Мыслительный процесс остановился.

— Но… – начал он почти с ужасом, — но твой Аналитик выглядит как две… девушки…

Цинкейза вытянула длинные ноги, перекрестила их в воздухе, совсем рядом с лицом Полохова, и полюбовалась на безупречный ярко–золотой педикюр. Вася сглотнул. Он чувствовал тепло её тела. Её запах. На расстоянии ощущал шелковистую гладкость её кожи. Девушка была душистой и сладкой, как букет медовых цветов, как молочная карамель… Против воли ему представилось, как он обнимает её, как проводит ладонями по узкой спине и ниже, как прижимает её к себе и чувствует, чувствует нежную упругость её грудей, лёгкость волос, жар дыхания…

— Васенька. Ах, если б ты знал, какой потрясающий куннилингус…

— Нет! – взвыл Вася. – Я ничего не хочу об этом знать!

Цинка хохотала, запрокидывая голову.

— А ещё, — беспощадно продолжала она, — у них есть тентакли…

— Я этого не слышал!

Цинка перестала смеяться и напустила на себя огорчённый вид. Надула губки.

— Вася, — обиженно сказала она. – Если мысль о прекрасной юной девушке, испытывающей оргазм, кажется тебе неприятной – с тобой явно что‑то не так.

Полохов взялся за голову.

Его точно льдом окатили. Только что всё было так хорошо – и вот он приближался к отчаянию. Он даже не боялся больше показаться дураком. Его планы, мечты и надежды гибли на глазах. Дивная Цинкейза оказалась такой же чокнутой, как все девушки Лабораторий.

И даже хуже.

— Как можно трахаться с креатурами?!

— А что тут такого?

— Это хуже зоофилии! Это… как если бы я с Никсами начал трахаться.

— Фу, Вася! – поморщилась Цинка. – Это просто изысканный вид мастурбации. Только не говори мне, что никогда не шалил ладошками. Ты не похож на ребёнка. У тебя когда‑нибудь была девушка?

Полохов тяжело вздохнул.

— У меня была девушка, — тоскливо сказал он. – У меня всё было. У меня была живая девушка, настоящая, человек! И хороший человек…

— А что случилось потом? – участливо спросила Цинка.

— Ушла. – И Вася привычно соврал: — Увёл её один… красавчик.

Цинка помолчала. Разгладила платье на коленях, склонила голову к плечу.

— Расскажи мне о ней.

— Зачем?!

— Вася…

Полохов передёрнул плечами.

— Я не большой, не свирепый и не кровожадный. И у меня нет тентаклей. Слушай, поехали обратно. У нас дела есть.

Цинка молчала очень долго. Вася всё собирался встать и уйти, но никак не мог решиться: сидел, смотрел на далёкую береговую линию, смаргивал выбитые ветром слёзы. Плечи мёрзли, а спину грело. Он вцепился пальцами в рукава. Он чувствовал Цинку спиной, как солнце – она излучала тепло. Уютное, ласковое, домашнее. Как было бы хорошо обнять её… гулять с ней, пить с ней чай, целоваться, заниматься любовью так нежно, как разговаривают по душам… «Я так не могу, — подумал Вася. Ему было больно от тоски. – С места в карьер. На следующий день после знакомства – в койку с креатурами, тентаклями… блик!».

— Глупый, — сказала Цинка. В голосе её зазвучала грусть. Вася повернул голову, но не так, чтобы заглянуть в глаза. Увидел прозрачные туфли, розовые пальчики с накрашенными ногтями и стройные голени.

А потом Цинка сошла с трона и уселась рядом с ним на ступеньках.

— Глупый, — повторила она. – Ты хотел за мной поухаживать?

— Это что, так удивительно? – буркнул Вася.

Тёплая девичья рука легла ему на плечо. Камни браслета царапнули ткань куртки.

— А я не поняла, — Цинка вздохнула. – Я думала, ты как все…

Вася наконец нашёл в себе силы посмотреть на неё. Но теперь уже Цинка глядела прямо перед собой, на горы и берег.

— Что – как все?

— Лаборатории. – Ветер развевал её волосы, бросил Васе в лицо тонкую прядь; он не стал убирать её. – Там все сумасшедшие, ты же знаешь. Там люди любят свою работу, и только потом – друг друга. Иногда. Если остаётся время. А время у них остаётся только на то, что они считают важным.

Вася шмыгнул носом.

— Прости меня, — сказала Цинка.

— За что?

— Я не хотела.

— Чего?

Цинка снова вздохнула.

— Если честно, — призналась она, — я и правда хотела тебя засмущать. Чуть–чуть. Ты такой милый, когда смущаешься. Но я не хотела говорить гадости. И я совсем не хотела, чтобы тебе стало противно. Совсем–совсем.

Она понурилась.

— Я всё испортила, да?

Дрожь скатилась по Васиному телу от затылка до пальцев ног. Он не верил ушам. Он не мог вообразить, что она скажет такое – всерьёз. Цинка, Цинка, ласточка ненаглядная, золото, солнечный лучик, тёплая, нежная… Неужели она снова шутит? Нельзя же так жестоко… Он готов был снова поверить, он страшно хотел поверить, но боялся.

— Ну… – выдавил он и замолчал.

Цинка вдруг резко подняла руки и собрала волосы, скрутив их в комелёк. Один из браслетов превратился в заколку и переполз на её макушку с запястья. Но пряди со лба и висков легли вдоль её щёк мягкими завитками, и новая скромная причёска сделала её ещё прелестней.

— Ты только скажи честно, Вася: я совсем всё испортила? Если совсем, тогда пойдём, займёмся делом. Я не обижусь. Ведь это я во всём виновата.

Их взгляды встретились. Глаза Цинкейзы были васильково–синими и бездонными, глубже моря, яснее неба. Вася сглотнул.

— Нет, — полушёпотом ответил он. Слова приходили откуда‑то изнутри, из сердца, помимо воли. – Не совсем. Не испортила.

Цинка улыбнулась.

— Правда? Ты не сердишься?

— Нет.

— Точно?

— Точно, — Вася неловко улыбнулся в ответ и потупился. – А… это я дитё–дитём. Только… Как насчёт тентаклей?

Цинка фыркнула.

— Глупый. С креатурой может быть очень хорошо – потому, что она всегда такая, как ты хочешь. Как тебе удобно. Это суррогат близости. Хорошо для развлечений, но заканчивается пустотой. А с человеком можно поссориться, поругаться, но он живой и настоящий… Это в тысячу раз важнее. В миллион. В миллиард.

— Правда?

— Ты всё‑таки очень глупый, — тепло сказала она. – Ну что, помирились?

Полохов перевёл дыхание.

— Помирились.

Цинка подалась к нему и чмокнула в щёку.

— Да, — сказала она. – За мной можно ухаживать. Даже нужно.

— Понял, не дурак, — Вася покивал и не удержался от счастливой улыбки: — Дурак бы не понял.

Скоро он забыл о сомнениях. Цинкейза смеялась и щебетала, солнце светило, море плескалось внизу. Всё снова стало хорошо. Рассеялись тревоги, отдалились опасности, и даже проклятущий Йирран больше не пугал Васю – Цинка ведь его не боялась. Цинка знала, что делать, и он ей верил. С чего он только впал в такую истерику? Сам теперь удивлялся. «Конечно, Цинка со странностями, — весело думал он, слушая её журчащую речь. – Я и сам со странностями. Мы все со странностями. Нормальненьких тут нет! А я придурок, узко мыслящий. Я же ей понравился. Я тоже не понял ничего. Ерунду какую‑то понёс… Мы справимся. Мы… может быть, даже будем вместе».