Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник)

Рене поправила на груди пеньюар и вышла из кабинета. Мрамор коридора холодил босые ступни, в саду за окнами гремел концерт цикад и лягушек — торец дворца выходил как раз на берег Вилин.

Двери тронного зала были чуть приоткрыты. Слуги уже успели смести все осколки и вымыть пол, так что Рене не боялась поранить ногу. Опустив голову, она медленно следовала прихотливым изгибам мозаичного узора, кое-где поднимаясь на цыпочки, чтобы не выйти за его пределы. Сегодня она выбрала бирюзовый цвет…

— Так вы зайдете в тупик, ваше величество.

Рене взвизгнула, пошатнулась и тут же была заботливо подхвачена под локоть.

— Кто здесь?!

— Я, ваше величество.

Чудесный ответ! Воображение уже успело нарисовать злобного призрака, тем более что прикосновение оказалось ледяным… Но, обернувшись, королева увидела всего лишь Алессио.

Вернее, в первое мгновение она увидела только глаза — по ним и узнала. За прошедший день утреннее чучело успело существенно измениться: место лоскутной робы заняли уставные темно-бордовые брюки и алая рубашка с золотой вышивкой по рукавам и вороту. Отмытые и расчесанные волосы приобрели темно-кофейный цвет, правда, длина осталась прежней — намного ниже лопаток. Великанские башмаки тоже исчезли — как и королева, он был босиком.

— Тут вы не пройдете. — Алессио выпустил локоть Рене и отступил на шаг. — Узор прерывается. Надо вернуться…

— Что ты тут делаешь? — Королева внимательно оглядела зал. Кажется, все в порядке — люстры висят, колонны стоят, кресло, которым спешно заменили пострадавший трон, мирно темнеет на возвышении.

— Сейчас тут спокойно. Я… люблю это время.

Ну конечно, если он не переносит солнечный свет, то должен любить ночь. Рене переступила с ноги на ногу, представила ожидающую ее огромную кровать под тяжелым балдахином или пустой кабинет, стол, бумаги…

— Пойдем, — подхватив подол пеньюара, она решительно направилась к выходу на заднюю террасу.

По белому мрамору танцевали ажурные тени листвы. Вроде бы стало чуть-чуть прохладнее. С реки задувал ветерок, маттиолы источали медовый аромат, на угловой фонарь слетались ночные мотыльки.

Рене устроилась в плетеном кресле, указав Алессио на банкетку напротив. Тихо вошел дежурный паж, расставил на столике кувшин с легким вином, бокалы, вазочку с печеньем и половинками персиков.

Некоторое время на террасе царило молчание. Рене разглядывала своего нового хранителя. Лунный свет, казалось, придавал и без того белой коже едва ли не призрачное свечение, глаза, напротив, прятались в глубокой тени. Пуф был для него слишком низок — колени, обтянутые бархатом, торчали вверх острыми углами. Ворот рубашки отогнулся в сторону, обнажая резко выступающие ключицы. Слишком уж худ… Хотя, если поставить рядом с Аделеном, не уступит брату в росте. Сколько же ему лет?

— Сколько тебе лет? — спросила Рене вслух.

— Двадцать один, ваше величество.

Ровесники…

— Мне говорили, ты с юга.

— Верно, там я родился. По ошибке.

— Как это?

Алессио улыбнулся и подпер ладонью подбородок. Пальцы у него были длинные, но какие-то неровные, покрытые пятнышками ожогов и мелкими шрамами.

— Мои родители вовсе не хотели моего появления на свет, ваше величество. Просто аптекарь, который составлял зелье для моей матери, что-то там напутал… и оно не подействовало. Можно сказать, я — ошибка природы. Так что должность у меня теперь самая подходящая.

— Почему ты ничего не ешь? — Рене подвинула на столике вазочку с печеньем. — Угощайся.

Алессио покосился на вазочку и покачал головой:

— Мне этого нельзя, ваше величество.

— Почему?! Это же печенье!

— Я могу есть только простоквашу, молоко или немного манной каши… и хлеба, тоже немного.

— Та-а-ак… Ты не переносишь солнечного света, тебе почти ничего нельзя есть… чего еще тебе нельзя?

— Нельзя спать больше пяти-шести часов в сутки, — преспокойно ответил Алессио. — Иначе могу вообще не проснуться.

— И при этом у тебя холодные руки, — припомнила Рене. — Упырь?

— Нет, ваше величество! — Он рассмеялся, весело, от души. — Никакой я не упырь. Просто… ошибка.

Рене не любила свой тронный зал. На ее вкус, вся эта мозаично-мраморная раззолоченная роскошь была чересчур крикливой. Хорошо она выглядела только ночью, когда погашены громадные люстры, и в окна льется лунный свет, и мозаика на полу расцветает трепетными узорами… Следовало признать, тяжелые шторы глубокого винного оттенка справились не хуже ночной темноты. Зал стал уютным, приглушенное сияние позолоты казалось теперь уместным. Да и новый трон, пусть не такой роскошный, явно удобней старого.

Была пятница, и в тронном зале, как обычно, собрался Большой Совет. Придворные с нескрываемым любопытством разглядывали сидящего на ступеньке Алессио и перешептывались между собой. Входящие в Совет дамы бросали на юношу заинтересованные взгляды из-за вееров. Насколько Рене понимала, в самом ближайшем будущем бедняге предстоит отбиваться от тщательно спланированных атак. Впрочем, почему «бедняге» и почему отбиваться? Любая из этих кошек может составить счастье неглупого мужчины, а в том, что Алессио неглуп, Рене успела убедиться — ночная беседа затянулась до рассвета.

Совет шел своим чередом. По заведенному королевой порядку сперва выступили с докладами младшие министры, которые получили распоряжения на прошлой неделе. После придворный астроном клятвенно заверил присутствующих, что небывалая в конце лета жара вот-вот выдохнется и покинет столицу. Затем Рене обсудила со старшими министрами, в число которых входил и Аделен, некоторые вопросы, требующие внимания… Алессио тихо сидел на ступеньке. Со своего места королева не видела его лица, только кофейный затылок, спину и левую руку, лежащую на алом бархате. На большом пальце темнело пятнышко ожога. Вчера… нет, уже сегодня утром его не было.

Внезапно заныли виски.

Следующей частью Совета был разбор судебных дел, которые по разным причинам требовали личного внимания королевы. Эту часть Рене никогда не любила, а сегодня, как назло, все вопросы оказались столь мелочными и тягомотными, что голова разболелась еще сильнее. Корона давила лоб, воздух в зале нагрелся, вдобавок кто-то из советников вылил на себя не иначе как целый флакон приторных духов.

— Последнее на сегодня, ваше величество, — шепнул Аделен, протягивая сестре папку с протоколом.

Рене торопливо пробежала ее глазами — так, жена графа де Фейн приревновала мужа, добралась до бумаги с секретным паролем к тайнику, где благоверный хранил ценности, и вероломно последние выкрала.

Королева подняла глаза — оба супруга уже преклонили колени перед троном, ожидая решения. Надо же — а этот граф довольно приятный человек, кажется. Открытое лицо, строгая прическа, большие глаза… А вот с женой ему явно не повезло — и где нашел только такую мегеру? Толще покойного Жильбера, прости Владыка, вся в кудельках-оборочках, глазки жиром заплыли. Неудивительно, что мужа ревнует. Что ж, дело ясное — непонятно даже, зачем его вынесли на Большой Совет.