Анна Одина - Амфитрион

– Что здесь происходит? – спросил полицейский почему-то огорошенно, как будто ожидал встретить здесь кого-то вполне конкретного, на кого имел планы. – Кто вы?

– Я тот, кто, если хочет зла, то зло одно и совершает, – с приветливой улыбкой отвечал джентльмен в рединготе. – А вы молодец, Кутузов, не оставили Москву. Видимо, наличие второго глаза позволило вам увидеть… перспективу. Успешной вам рыбалки.

Сказав это, мужчина фыркнул каким-то своим мыслям и удалился, стирая платком кровь, неожиданно выступившую из косого шрама на левой скуле. А Кутузов, повинуясь тому же шестому чувству, что велело ему взяться за это дело, не стал его преследовать. Вместо того он, выудив из воды тело Дениса, с удовлетворением идентифицировал его как искомого преступника, а затем, закрыв дело, поспешил спрятать его подальше, чтоб никто не задавал лишних вопросов – в частности, об увечьях на обнаруженном кадавре.

Да, в Москве нашелся лишь один человек, на котором в итоге сконцентрировались подозрения Кутузова. Три обстоятельства привлекли внимание сыщика (узнав подробности смерти Вероники Файнен, он окончательно уверился в закономерности): что преступления совершались непременно в пятницу, что направлены они были либо прямо, либо опосредованно против мусульман, и что всем смертям непременно предшествовали падения. Все это – в сочетании с тем, что следы самих преступлений заметались весьма тщательно, – предполагало наличие у преступника навязчивой идеи, происхождение которой Кутузов и решил проверить. Посадив «своих орлов» за анализ баз данных, он идентифицировал несколько несчастных случаев и убийств, которые удовлетворяли интересующим его критериям. Пройдясь по родственникам пострадавших или погибших, Кутузов с досадой понял, что ни одного подходящего подозреваемого найти не может. Таким образом, либо преступления имели более сложный мотив (возможно, были ритуальными или мистическими), либо Кутузов «искал не там».

Оказалось второе. Хлопнув себя по лбу, Кутузов вдруг понял: если это симметричный ответ на травматическое событие в прошлом, то искать надо не в России. Так он и вышел на Дениса Матросова, жену которого, гуманитарную работницу, одной несчастливой декабрьской пятницей нашли в Северной Индии, судя по положению тела, сброшенной с минарета. Дело было закрыто индийским следователем, а Матросов, уже к тому моменту наблюдавшийся у психиатра, видимо, после случившегося окончательно сошел с ума. Выследить его было делом техники: нельзя было понять, где у него база, но можно было предсказать, на каких объектах его появление наиболее вероятно.

А дальше получилось так, что люди Кутузова, ждавшие на достаточном отдалении, чтобы вмешаться, не стали путать ситуацию до прибытия шефа. С одной стороны, они не могли понять издалека, что происходит, но и спугнуть долгожданную добычу не хотели, а сам Кутузов явился слишком поздно.

Он не стал допытываться, как тот человек на мосту упредил его, откуда знал, кому будет грозить опасность в последнюю пятницу месяца. Все-таки наш следопыт был уже немолод и тяжек, и настал уж долгожданный час выйти на пенсию, признав то, что сложнее всего признать амбициозному детективу, что какие-то загадки остаются, как бы нам ни хотелось разгадать их. И вот, навесив на китель последнюю правительственную награду, теперь уже полковник Кутузов в последний раз смотрит в зеркало в коридоре здания Московского уголовного розыска, надевает теплую шапку, прощается с вахтером, притворяет за собой дверь, пересекает двор и выходит на Петровку свободным человеком. Здесь он сливается с темными силуэтами и, как обычный москвич, идет домой, отплевываясь и отмахиваясь от липкой метели.

Несмотря ни на что, 2020 год все-таки заканчивался. Под конец его, когда ожидание праздника и всегдашняя вера в то, что теперь-то все изменится, прочно угнездились в сознании Дмитрия Дикого, герой наш стал спокоен, деловит и четок. Первым делом он тщательно закрутил в родном журнале все гайки, которые разболтались за время его беготни по заданиям «Гнозиса», принял, прочитал и веско поредактировал рукой мастера статьи сдающегося мартовского номера. Потом проследил, чтобы все «солдаты» (включая старшего лейтенанта ответсека Оганесова) получили хорошую тринадцатую зарплату, собственноручно подписав расчетный лист, и заменил так и не сданную Аленину статью собственным текстом – за одну ночь написанной штучкой о безумном художнике Ричарде Дэдде и о том, как в преддверии Рождества герои его картин уходят в мир смущать людей, помогать и мешать им, путать их мысли. (К счастью, для подобных текстов в журнале существовала литературная рубрика «Письма с фронта».)

Плотность Митиной деятельности в прошедшие месяцы была так высока, что он по инерции продолжал сворачивать горы дел и на работе, и дома. В «Солдатах» о нем прошли какие-то красноречивые слухи, и редакция с готовностью превратилась в послушный Мите сыгранный оркестр, или, если использовать изначальную метафору, в хорошо обстрелянную боевую единицу. Более всего этому способствовало то, что творческому коллективу «Солдат» в лице Мити теперь принадлежали издательские права на журнал. Произошло это так: когда Митя вышел на работу сразу по возвращении из Валенсии, в кабинете у него обнаружился юрист компании Паша Плевако, а в руках у того – пакет документов на передачу прав издания ему, Дмитрию Дикому. Вот так фантики! Митя подмахнул документы не глядя.

Помимо внешних дел, Дикий усиленно занялся домом, ребенком и спасительным котом Рагнарёком. За время Митиной беготни бедный Пётл тоже напутешествовался: только он привык к мягкой благоухающей Алене, с которой у него ассоциировалась всякая волшебная всячина – вкусная соленая вода, интересный желтый песок с ракушками и разноцветными камушками, горячие цветы, разные толстые травы и неизведанные дотоле виды мороженого, как злая судьба принялась кидать его из дома в дом, из квартиры в квартиру. (Только временная смена папиного лица, как ни странно, не испугала его вовсе: Пётл просто решил, что папа глупый, надел маску и думает, что всем от этого весело.) Везде его любили и носились с ним, как будто Пётл был наследником какого-нибудь королевского дома в изгнании. Родители Алены изо всех сил кормили его полезной едой, полной овощей и фруктов, и играли в развивающие игры. Дядя Ника (Аленин младший брат, напомним мы читателю) украдкой учил бедного ребенка основам программирования. Няня Олимпиада Владиславовна, нанятая вскоре после усыновления, безжалостно натаскивала Петла по нотной грамоте и уверяла бедного ребенка в том, что «Моцарт – это не предел». «Моцалт – не пледел!» – закричал радостный Пётл вместо приветствия, когда увидел Митю, вернувшегося из Испании. Митя был убит наповал, видно было, что Пётл, хоть и вполне счастливый, все-таки по нему скучал. Так что, гонимый комплексом отсутствующего отца, Митя изо всех сил работал по вечерам папой.