Владислав Победоносцев - Тутти Кванти

Чваа иронически взглянул на приятеля и толкнул его плечом.

— Сходи к банковскому реве, пусть укрепит тебя в вере — она подослабла.

— Возможно, это произойдет гораздо раньше, чем ты думаешь… Но на свой вопрос я не получил ответа.

— Тысячу лет назад святая троица расчревилась не просто истинами, но веропровидческими истинами! В этом вся суть. Раз апостолы божественно провидели не возникшее еще время, значит, ныне, когда оно наступило, равно как и на каждый вновь наступающий день, их наставления есть не мертвая, но живая плоть.

— Все равно не схватываю. Для чего тебе при реставрации полуистлевших канонов что-то в них передергивать, а тем паче искажать…

— Вот плоды твоего юношеского недолюбливания логики — не обижайся, нареченный брат Крилли… Коль скоро нынешнее вероучение зиждется на апостольских прорицаниях тысячелетней давности, которые я злонамеренно и тайно искажаю в толстостенной тиши закрытого фонда, значит, и оно, нынешнее, становится неточным, фрагментарно искаженным. Кропотливо изучая патриаршие заветы, духовные академики Державного синклита, утверждается в «свс» и — внемли, Крилли! — подтверждается терцетом, скрупулезно переносят подтасовки, в которых меня якобы уличили, в вечно живое вероучение, развиваемое на базе неиссякаемых исследований религиозными лидерами, прежде всего, конечно, Поводырем…

В неподдельном ужасе Крилли стиснул виски, шепотом вскричал:

— Тебя обвиняют — ни много ни мало — в преступлении против религии?!

— Практически так, хотя пока такой формулировки мне не предъявлено. Но и точки в деле еще нет…

— Но ведь опровергнуть обвинения очень просто: структурный анализ бумаги, считывающий нейтрон… У вас нет приборов, что ли? Давай монускрипты мне — в банке набили руку на распознавании фальшивок.

— И приборы есть, и результаты экспертизы: искажений текстов нет. Ни одного!

Крилли в волнении вскочил.

— Так в чем же дело, Чваа? Ведь аппаратура не может лгать, ты невиновен!

— Терцет попросту отмахивается от полученных итогов. Не хочет даже обсуждать их. Исходит лишь из того, что в принципе при реставрации подделки возможны. А раз возможны, стало быть, имели место, стало быть, я — вероотступник. Такая вот простенькая логика.

— Неспроста я с юности ей не поклонялся, зря ты меня только что укорял.

— Не верят культовики своим подданным. А почему? Сами по маковку погрязли в черных мирских грехах и соблазнах — вот в чем беда. А нас по себе судят.

— Что же теперь делать, Чваа? Сидеть, сложив крылышки, — записаться в самоубийцы…

Чваа быстрым щелчком сшиб с колена глебла, ядовитого тростникового паука, и тихо, как откровение, поведал:

— Один терцетчик — не дрянь. И не из трусов. Во-первых, объяснил: реве хранилища из шкуры лезет, лишь бы изобличить крамолу, — надеется на повышение. На инструктаже у Шш он понял: выявление отступников угодно. Во-вторых, согласился написать особое мнение — о моей полной невиновности, с приложением данных экспертизы.

— Это уже кое-что…

— Но не все. — Чваа болезненно улыбнулся. — Сядь обратно, а то рухнешь, когда я выложу тебе остальное.

Крилли с готовностью сел.

— Я сам написал «свс» на старшего терцета — он приспешник из провинции — и нашего реве!

Крилли немо разинул рот и восторженно замотал головой.

— Обвинил обоих в культовом карьеризме, в кощунственных сомнениях насчет чистоты религиозных догм, в святотатстве по отношению к апостольской троице… — Перехватив недоуменный взгляд приятеля, Чваа пояснил: — С глеблами общаться — научишься кусаться! Пусть теперь и мерзавцы повертятся, подоказывают свою святость… Особенно когда никто не хочет вникать в объяснения…

— Поскольку тебя приговорили к виноватости!

— Вот-вот, молодчага, Крилли, точно схватил, именно так: приговорили к виноватости! Заранее!

— Кругом чудится крамола, покушения на устои…

— Когда неправедность ползет с горних высей, ничего не остается, как выискивать ее в копошащихся у подножия: авось от себя отвести удастся…

— Видимо, это один из несформулированных социальных законов… А как же внешне выглядит твое служебное бытие?

— Являюсь в фонд, имитирую рвение, а сам уже на нервном пределе, жду: то ли меня поволокут в синклит, то ли терцетчиков выволокут вон… Да, про какую сумасшедшую новость ты говорил?

— После твоей истории она не более чем тривиальность: с предстоящей декады в банке приступает к расследованиям венок терцетов.

— И до финансов добрались!.. Что ж, давно пора дезорганизовать и эту сферу — она ведь в ряду жизненно важных.

— Да, три-четыре декады повынюхивают, подопрашивают, помнут ребра — глядишь, и парализуют экономику…

— Тем более что небось не один ваш банк потрошить будут.

— Нисколько не удивлюсь… Что посоветуешь, ветеран-жертва?

— Ни грана не смыслю в кредитном деле, но не сомневаюсь: обвинят в махинациях, подлогах, коррупции… Сопротивляйся! А наткнешься на глухоту — мой опыт тебе известен, глебл пятится лишь перед тем, кто может укусить его самого.

— Во всяком случае, синклиты, по слухам, вожделенно встречают каждый донос. Доказательство — немедленная организация терцетов.

— И причины, надо полагать, те, которых мы только что коснулись. Тебе не кажется, что нация куда-то покатилась? Куда?!

— Знать бы… Однако и нам пора катиться, декадка обоих поджидает та еще, надо отвлечься да поднакопить силенок для схватки…

Они поднялись, оправили снаряжение и с ожесточением врубились тойсами в тростниковую чащу, прикрывавшую ближние подступы к озеру…

Репетиция предстоящих поединков с «свс» и их подозревающими все и вся покровителями прошла обнадеживающе: в полчаса приятели пробились сквозь враждебную толщу и вырвались на благоухающий цветами берег. Секунды ушли на то, чтобы воздушный автонасос расправил остроумно уложенную мягкую пластмассу и возвел уютный двухкомнатный домик, замаскированный под плавучий островок. Внутри было тепло, но не успели они переменить пуховики на куртки, как с озера прилетело родимое: крилли-чваа!..

Позабыв про все несчастья, схватили арбалеты, припали к окошкам-бойницам, высматривая сквозь оптику знакомые силуэты. Птицы шли низко над водой, но еще далеко, и приятели успели устроиться поудобнее. Но вот дистанция стала привычной, и с тетивы арбалетов, с едва слышным посвистом, сорвались две упругие стрелы и понеслись к середине озерного луча, где в беспечном азарте охотились за рыбой крупные скалеры, не подозревавшие, что через мгновение сами превратятся в желанную охотничью добычу…

Природа вершила свой неумолимый и жестокий круговорот, в который издревле были втянуты и пресмыкающиеся, и пернатые, и млекопитающие…