Владислав Победоносцев - Тутти Кванти

— Ты мне нравишься, задиристый щенок ли-Коон. И на язык шустр, и на сбор «важных сведений»… Ну, я-то никакого дела не испорчу: чтоб не соврать, за сотню уж перевалил мой счет. А теперь наши шестеренки, как ты говоришь, за-Гор, еще скорей закрутятся.

— К несчастью, вы ошибаетесь, свыскат. Теперь, наоборот, будем буксовать: на всех, кого хоть чуть-чуть знали, уже отправили «свс», а новые досье заполняются медленно.

— Правильно. Так было в самом начале наших трудов, когда требовалась изрядная добросовестность в сборе данных и их интерпретации — иначе бы никто не клюнул на бумажные обвинения. Мы обязаны были подмешивать в них правду, а неправда должна была быть правдоподобной. Но, сами видели, обстоятельства изменились: синклит призвал подданных к очищению от скверны, теперь эти несметные, но, к нашей радости, послушные стада — почти двадцать лет мы с за-Гором вживаемся в них, а к этому качеству привыкнуть не можем, — невероятно послушные стада трафальеров расшибут в усердии все имеющиеся в наличии лбы. В сложившейся обстановке целесообразно снизить качество работы в пользу ее интенсификации. А проще: халтурьте, ползуны, но быстро, еще быстрее, как можно быстрее!

Нелепо смотрелась эта четверка маленьких айсебов в громадных комнатах и высоченных стенах, строившихся, естественно, для нормальных жителей, но купленных двумя ассимилировавшимися пришельцами с соседней планеты. Для властей они были политическими перебежчиками из десантированной вражеской армии, протестовавшими своим шагом против диктаторского режима генерала ва-Жизда, на самом деле — его преданными солдатами, сменившими ради великой, но недосягаемой пока цели форменные мундиры Айсебии на мундиры чуждой нации. Их, выкормышей хунты силовиков, вышколенных в агентурных подразделениях департамента «X», было ничтожно мало, не более семи тысяч — жалкая горстка для суперпланеты, — а выполнивших заглавную задачу — вживание и карьеристское продвижение в религиозных и светских сферах, чтобы добиться доступа к государственным секретам, — и подавно мизерное количество, полутора десятков не наскрести.

Поэтому шпионские пункции, эпизодически перекачивавшиеся по каналам ионной связи на Айсебию, получались немыслимо дорогостоящими, а по практическому эффекту и вовсе стремились к нулю. Отчетливо сознавая это и боясь, что недалек момент, когда диктатор потащит его к ответу и, не исключено, вытряхнет из мундира, что, не дрогнувши, проделал на глазах у Каре с вольнодумцем ра-Гуром, шеф «X» ап-Веер животно обрадовался — не показав, правда, вида, а для форса даже поломавшись, — что его бездарная, как он честил ее, агентурная сеть будет загружена широкозахватным заданием. Идейка хитрого выскочки ур-Муона представлялась ему наивной и утопической, тут он искренне соглашался с диктатором, но ее реализация в течение двух отпущенных владыкой лет основательно продлевала неприкосновенность его полковничьего наряда, что вполне примиряло с затеей шефа разведки.

Однако, цепляясь за мундир, ап-Веер проявил благодушие, отдав руководство воплощением идеи ее автору, что на промежуточном этапе операции подмочило его репутацию и даже приспустило до колен бордовые форменные бриджи, оголив сдобную часть для генеральских розговых импровизаций. Не сообразил полковник, что малопригодная для одного задания агентура может оказаться прямо-таки созданной для другого.

Маломощную агентурную сеть, лоскутно наброшенную на шар-гигант, годами изнывавшую от непродуктивности и бесперспективности своих поползновений, местами ставшую дряблой и дырявой, утратившей вдолбленные навыки и искусственно внушенную ненависть к окружающим великанам, эту-то вот сеть словно бы подключили вдруг к высокому напряжению. Она очнулась, расправилась, залатала прорехи, стала упругой, способной к действию, даже жаждущей действия. Проистекло это оттого, что полученный приказ был прост, конкретен и предполагал относительно скорое вызревание не абстрактных плодов, от которых сеть дистрофически светилась, а вполне осязаемых, имеющих цвет и вкус. Правда, сперва подавляющему большинству агентуры эти плоды рисовались мелкими, неаппетитными и некалорийными, которыми разве что впору набить брюхо тщеславия, обманув его заменой качества на количество, и тем самым хоть как-то оправдать свое чужбинное прозябание, которому никем не положен предел. И впрямь, разве сравнить эту мелочевку с плодами-мастодонтами, которые могут вызреть на древах военного, промышленного или политического шпионажа? Не сравнить, но и мастодонтов не сорвать: легко ли поживиться в соседских угодьях чем-то разэтаким, что не растет в твоих собственных, когда на пару с соседом болтаешься на одном витке эволюции! Уразумев, что лучше пригоршня мелочи, чем ничего, лучше тощие палочки в послужном списке, чем сплошные прочерки, агентура рьяно кинулась исполнять оперативные распоряжения, поступающие от законспирированного руководства сетью. В его состав входило семеро айсебов, которые осуществляли непосредственный контакт с родиной, посылали туда в начале операции собранные сведения, получали оттуда тактические указания, разрабатывали текущие планы, координировали через средних чинов действия всех агентов, а также постепенно включаемых в работу завербованных соотечественников, которые по разным причинам перебрались на Трафальерум в прежние времена: из пятнадцати миллионов переселенцев, точнее — их потомков порадеть бывшей родине согласилось менее двухсот тысяч, но все же это была весомая добавка к ядру профессионалов.

Одним из резидентской семерки и был владелец особняка, в котором происходило ликование по поводу фатального успеха тотальной акции. Его сугубо трафальерские звания и имя — свыскат Хг — объяснялись натурализацией, на которую он пошел с заранее обдуманным намерением через год после освобождения из символического заключения. Поскольку сдался он добровольно и, как заявил, по убеждению, а вел себя не просто лояльно, но преданно по отношению к государству и религии, его документально оприходовали как законнорожденного трафальера и пустили в свободное плавание.

Отрекомендовавшись специалистом по использованию армией достижений гражданской науки и техники, он доказал свои познания в данной области и получил офицерский контракт на службу в техническом управлении военного ведомства. Через двенадцать лет, дослужившись до начальника отдела теоретических исследований, он практически стал вровень с самыми осведомленными в проблемах военной науки лицами государства.

Казалось бы, достигнут идеал, о котором может только грезить и натасканный ползун, и его честолюбивые пестуны. Однако именно на этой вершинке свыскат Хг дозрел до разочаровывающего открытия, которое с тоскливой самоиронией поименовал эффектом единого витка. Буквально все, что он выуживал перспективного из новейших гражданских и военных разработок, оказывалось в стадии разработок и у айсебских ученых.