Мазуччо Гвардато - Причуды любви: Сборник эротических рассказов

Глаза Баннистера превратились в щелочки.

— Как так?

Есть одно лекарство, — разъяснил я. Толбертсон знает о нем. Не буду называть его, но в моей аптечке имеется солидный запас его. Оно имеет некоторые снотворные качества и производит временное короткое замыкание логических центров, к тому же не создает привыкания.

— Действительно, — подтвердил Толбертсон. — Это неприятно, но…

Я продолжил:

— Можно дать Еве это лекарство. Поддерживая ее в таком состоянии в течение восьми месяцев, мы обеспечим ее функционирование в виде своего рода постельного робота. В конце путешествия мы прекратим обработку, гипнотически внушим ей, что она девственницей совершила все путешествие, а потом вручим женишку. Никто ничего не узнает, никто не пострадает, а мы обзаведемся экипажной девицей.

Леонарде заметил:

— Плохую шутку мы с ней сыграем. Она будет беззащитной, как… ребенок. Придется кормить ее с ложечки. И кто-то должен будет ее ежедневно одевать.

Я пожал плечами.

— Эта идея мне не нравится. Но не хочется и умирать. Однако, будучи офицером-психологом с достаточным уровнем компетенции, заявляю — на корабле царит атмосфера заразительного страха. При таком положении дел не хотелось бы уменьшать наши шансы на выживание при выполнении предстоящих ста тридцати переходов!

Минут двадцать мы обсуждали проблему со всех сторон. Никому не нравилась эта идея, но никто не видел иного решения. Баннистер поставил вопрос на голосование — все пятеро проголосовали «за».

Мне было поручено дать лекарство Еве. Я зашел к ней без стука и не удивился, застав ее в нервном припадке. Она хныкала, сжавшись в комок на постели.

Я сел рядом с ней, погладил по волосам, успокоил ее, словно она была моей дочерью, а не — Бог мне простит! — экипажной девицей на борту звездолета. Потом сказал ей:

— Все устроилось, Ева. Никто до вас не дотронется. Держите… Я принес лекарство, чтобы вы успокоились. Примите его.

Она выпрямилась, доверчиво посмотрела на меня. Я протянул ей таблетку и стакан воды. Она проглотила все разом. Я спокойно беседовал с ней минут десять, холодно и без эмоций наблюдая за тем, как личность Евы Тайлер потихоньку исчезала. Глаза стали пустыми, губы сложились в детскую улыбку, испарились последние признаки ума.

Я по-прежнему сидел в полумраке и безмолвно разглядывал этот комок очаровательной плоти без души, еще недавно бывший смышленой девушкой.

«Это нужно для общего блага, — повторял я. — Вопрос выживания. Абсолютная необходимость». Но мне не удалось убедить самого себя. Я встал и вышел из кабины. Баннистер ждал меня за дверью.

— Ну как? — спросил капитан.

Я утвердительно кивнул и бросился к себе в каюту. Я вызвал Стетсона и велел ему навестить экипажную девицу, чтобы сбросить напряжение. Тем временем Баннистер известил экипаж о сложившейся ситуации с Евой; людям сообщили, что ее превратили в согласный на все живой робот, который ни в чем не откажет.

Стетсон пришел ко мне через некоторое время.

— Странная штука, док, — сказал он. — Словно занимаешься любовью с призраком. Но следует отдать ему справедливость, призрак получился весьма пылкий.

Итак, дело наладилось. «Даннибрук» несся к Сириусу сквозь ночной мрак, и мы без особых трудностей проходили одну точку за другой. Напряжение на борту судна стало минимальным.

Мужчины привыкли к состоянию Евы, и вскоре никакие комплексы не мешали им навещать ее. Не было ни одного человека на борту, кто бы не прибег к ее услугам, даже капитан и я. Некоторые навещали ее часто, другие редко, в зависимости от своего темперамента. И она всегда была на месте, и никому не отказывала.

Мы заботились о ней, одевали ее, кормили; через некоторое время она научилась делать простейшие вещи сама. Часто я находил ее стоящей у иллюминатора — она глядела в пустоту непонимающим взглядом.

Чувство вины во мне ослабело. Нас заставили так действовать неумолимые законы, а кроме того Ева совершила серьезнейший проступок, нанявшись на работу под «чужой личиной». Все в данной ситуации вело к понятному концу — мы прилетим на Сириус живыми, а она никогда не узнает о той роли, которую играла на борту. «Чистота, — повторял я себе, как знающий офицер-психолог, — есть вопрос мышления, а не физического поведения. Пока Ева и ее жених будут верить в чистоту, она будет в его глазах чистой.»

Прошли месяцы. Подошло время посадки. Мы прошли последнюю точку, вынырнули в пространстве неподалеку от сверкающего Сириуса и просочились через зону боев до первых постов землян на луне Сириуса IX, где нам вручили назначение на фронт.

В день посадки я разбудил Еву.

Она пришла в себя, и я нейтрализовал последействие лекарства, которое в течение восьми месяцев затемняло ее мозг. Она с недоумением осмотрелась. Глаза ее обрели жизнь после долгих месяцев — из них исчезло пустое выражение.

— Привет, Ева, — сказал я. — Мы вот-вот приземлимся.

— Так… быстро? — это были ее первые слова за восемь месяцев молчания.

— Мы же в пути всего несколько дней. — Это только кажется. Прошло полных восемь месяцев, Ева. Мы садимся через два часа.

Она улыбнулась, и ее щеки стали пунцовыми.

— Вы знаете, мне снились странные сны. Но я не смогу вам их рассказать. Я никогда не осмелюсь!

Я воспользовался ее сонливостью, загипнотизировал и занес в подсознание отчет о путешествии от начала до конца на звездолете, члены которого проявили подлинное мужество, обойдясь без услуг экипажной девицы. Затем я вновь разбудил ее, поболтал и ушел.

Я полагал, что мы наилучшим образом вывернулись из поганой ситуации. И убедил себя, что для Евы все кончилось как надо.

— Никто не пострадает, — сказал я капитану и, казалось, что я был прав. У нас останутся странные впечатления о перелете — одна Ева и двадцать три Адама, но Ева будет единственной, кто навсегда забыл о том, что было.

Мы сели без затруднений. Нам сообщили, что война идет успешно, что жители Сириуса обороняются и что вскоре мы обратим их в бегство.

Капитан Баннистер передал Еву местным властям в первый же день, сообщив, что функции экипажной девицы ей не понравились и попросил подыскать место среди персонала базы.

Мы околачивались в штабе, принимая сообщения о тактической обстановке, когда меня позвали к видеофону. Я решил, что звонит сын, Дан. Он был где-то на передовой.

Мое предчувствие оправдалось. На экране действительно появилось лицо Дана Харпера, капитана 7 космического флота.

— Отец! Я узнал, что ты только что прилетел на Даннибруке. Добро пожаловать в зону боевых действий!

Я не знал, о чем говорить с сыном. Мы в общем-то были почти чужими друг другу. Я не видел его два года, с того момента, как его перевели в район Сириуса, и получил от него пару писем, написанных в телеграфном стиле. Я спросил: