Виктор Слипенчук - Звёздный Спас

Господи, что за чушь, что за бред, сердито подумал Кеша и тут же одёрнул себя; может быть, это как-то связано с перестройкой организма, овладевающего новыми возможностями? В общем, не надо паниковать, даже если это какая-то засоряющая мозги дезинформация.

А между тем женщина продолжала:

– Но самое необыкновенное и удивительное, что, изменяясь, Земля извлечёт из своей «памяти», из своих информационных недр изменённое время. Да-да, Земля многое может. В замкнутых пространствах, в этих пещерах времени, а точнее, временных оазисах смещённого будущего и прошлого, человечество способно укрыться и пережить трагедию. Девятисекундное настоящее будет заполнено трагедией столкновения с астероидом. И эта трагедия, её «чертёж» уже запечатлён на лике Земли. Будущее, в его нынешнем понимании, уже не повторится никогда. Новое будущее для homo sapiens начнётся из прошлого, минуя трагедию столкновения с Фантомом. Спасённое человечество, прорвав пергамент времени , вдруг явится или проявится в будущем. Оно как бы выпадет в осадок. В осадок – из ничего! А на самом деле из временны́х оазисов, воссозданных Землёй для нашего спасения.

Тогда же явятся и остатки ушедших племён. И удивительных животных, когда-то населявших Землю и заблудившихся во времени. Целые цивилизации затеряны в неповторимых временны́х вибрациях Земли.

Горы и долины, леса и пустыни, вода и суша, звери и человек будут посещать реальный мир настоящего, то есть время трагедии будет вторгаться, наслаиваться на время запечатлённого прошлого до тех пор, пока не установится на всей планете единая вибрация. Именно с неё начнутся новая земля и новое небо , а ещё новый человек – индиго . Люди будут объединяться не по расам и нациям, а по вибрации души. По ней они смогут настраиваться на пребывающие и канувшие в Лету континенты. Всё от Земли, от её информационных потоков. Пять органов чувств и пять континентов. Впрочем, органов чувств – шесть. Но так же как материк Антарктида скрыт под многокилометровым слоем льда, так же скрыто в нас и шестое чувство. Однако дети индиго – первые ласточки нового дня – уже поднялись, повзрослели, уже осваивают его. Потому что всё от Земли – и новое небо, и новое чувство.

– Выходит, что Фантомас в любом случае только отвлекающий манёвр? Некая глобальная, но невероятная катастрофа, афишируемая с целью прикрытия других, неумолимо надвигающихся, вполне вероятных и неотвратимых катастроф?

– Именно это я и пытаюсь втолковать.

– Пэ-пэ-зэ этого не одобрит. Только взрыв и – Конец света.

На этот раз Кеша почувствовал почти физическое прикосновение к затылку, его словно бы ударило током. Отдёрнув голову, он оглянулся, готовый принять сумасшедший вопль и выстоять. Но вместо странной женщины и мужчины в бушлате, похожем на матрас, он увидел полностью пустой вагон.

На деревянной лавке, чуть-чуть постукивая от колебаний вагона, лежала фляжка ректификата или так называемой живой воды. А рядом, на пакетике с диском, лежал изящный сапфировый перстень .

Фива, обычно не реагирующая на остроты Ксении Баклажкиной, не принимающая их близко к сердцу, на этот раз демонстративно повернулась к стене, неуклюже натянула на себя одеяло.

– Ты что, девонька, голая? Никак мастурбировала? Гу-гу-гу! Срочно бойфренда будем искать.

Вначале Фива съёжилась от грубости и глупости. А потом её стало колотить от внутреннего смеха. Она поняла, как рождаются Ксенины шутки. Первая фраза у неё – результат бестолкового мышления такой же, как она сама, провинциалки, начитавшейся глянцевых журналов. А вот вторым заходом, после некоторого осмысления ситуации, она уже шутит, так сказать, осознанно. Обещание искать бойфренда вписывалось во второй заход, потому, наверное, и рассмешило Фиву до коликов.

– С тобой всё в порядке? – поинтересовалась Ксения.

– Всё, даже больше, – кутаясь в одеяло, Фива продолжала заходиться в смехе.

– Нет, не всё, – возразила Ксения и, присев на кровать, резким рывком сдёрнула одеяло.

Нет, Фива не взвизгнула и не скукожилась в постели. Напротив, подняла руку навстречу Ксении и открылась упругой грудью, вынырнувшей из толщи текучих белокурых волос. Да ещё глаза её, потемнев, полыхнули синью и блеском голубых белков. Вскочившая Ксения охнула и выронила одеяло. Фива, слегка вытянувшись, запустила руку под кровать и, нащупав пеньюар, накрылась им – словно ушла под волну.

– Ничего себе! – простонала Ксения. – Да ты же свет-красавица, принцесса! А я и не знала, что такие… бывают!

Она бросилась в умывальную к зеркалу, но в дверях вдруг остановилась.

– Да я теперь боюсь на себя смотреть. Это Агриша у нас смельчак, в себя, Квазимоду, влюблена без памяти.

Теперь они вместе залились весёлым смехом. При этом Ксения не переставала сожалеть, что Фива не имеет парня.

Такое добро пропадает, и, что интересно, удивлялась она, ни Агришин дантист, ни её Кислородный Баллон ни разу не заинтересовались Фивой, не обратили на неё никакого внимания. Она сама как бы впервые увидела её – нет-нет, они с Агриппиной будут искать для неё бойфренда.

Ксения вдруг резко умолкла, словно налетела на невидимую стену, и, обнажив руку по локоть, поднесла её к Фивиным глазам.

– Смотри, девонька, на эти вздыбившиеся волосики, – переходя на шёпот, сказала Ксения. – Я вдруг подумала, что ты – колдунья. Умеешь глаза отводить – волосики-то от страха и встопорщились.

– Ты что, совсем уже?! – надевая пеньюар, сказала Фива и, стараясь не выдать внезапного волнения (ей показалось, что Ксения догадалась про её Иннокентия), прошла в умывальную комнату.

– Да, я совсем уже, – заканючила Ксения. – Ты сама рассказывала про свою бабушку.

– Ах ты вот о чём!

Фиву охватила безудержная радость.

– Прошу посредников не беспокоиться, у меня есть парень.

Она засмеялась, и от её глаз вновь полыхнуло голубым сиянием.

– А хороша-то, хороша! – восторгнулась Ксения и, словно бравый молодец, подкрутила воображаемые усы. – Смотри, Фива, смотри!

Ксения вновь указывала взглядом на свой оголённый локоть.

– Ну-ну, что на этот раз напугало? – всё ещё смеясь, спросила Фива.

– Хахаль, хахаль твой напугал.

– То есть? – посерьёзнела Фива.

Ей опять показалось, что Ксения каким-то образом догадывается о Кеше.

– Я вдруг подумала – если твой, объявившись, превратил тебя из гадкого утёнка в прекрасную лебедь, то, может, и меня превратит?

– А ты-то здесь при чём?! – внезапно даже для себя рассердилась Фива.

– При том, что и я хочу быть прекрасной лебе́дью.

Худая и мосластая, она, подпрыгнув, замахала руками, подражая знаменитой приме-балерине. И это было весьма смешно, но не рассмешило Фиву. Она внутренне подобралась, как бы готовясь к прыжку.