Николай Удальцов - Что создано под луной?

– Ничего мы толком не знали, – ответил летчик, а потом прибавил, как отметил Риоль, без всякого знака вопроса:

– Разве в этой стране можно толком что-нибудь знать…

– А власти не раскаиваются в том, что они делают? – Кающихся я встречал только среди тех, кому каяться не в чем…

– Ты веришь в Бога? – сам не зная почему, неожиданно для себя самого, спросил Риоль.

– Верю? Нет, наверное.

Во всяком случае, сейчас я доверяю тебе больше, чем Ему.

– Почему?

– У тебя есть возможность написать на меня донос в КГБ. А у Него – нет…

– Ты считаешь себя свободным? – спросил Риоль, помолчав немного.

– А – ты? – ответил летчик вопросом на вопрос.

Риоль пожал плечами:

– Да, вроде – да.

После чего летчик толи усмехнулся, толи очень просто сказал:

– Если при социализме думаешь, что ты свободен – разбуди себя…

А еще чуть позже, добавил:

– Свобода существует только там, где не приходится говорить о свободе.

Несвободный человек должен ощущать несвободу.

Иначе, он раб…

Риоль и летчик помолчали еще не много, а потом летчик сказал:

– Ладно, хватит торчать на месте.

Будем жить, и заниматься делом.

– Жить? – переспросил Риоль.

– Жить – значит перестать рождаться заново…

Когда четырехлапый винт АН-2 раскрутился и самолет нехотя сдвинулся с песчаного места, а потом уже привычно стал разгоняться, Риоль спросил летчика:

– Мы летим туда, где можно погибнуть, а ты, словно спешишь?

– Я спешу потому, что еще кто-то может нас ждать, а погибнуть можно в любом месте.

И не спеша.

– Скажи, а тебе не жаль того, что если мы погибнем, то ты, например, не будешь жить в двадцать первом веке?

– Нет, – ответил летчик, – Мне же не жаль того, что я не жил в девятнадцатом.

– Ты вообще не думаешь о смерти?

– Когда человек занят настоящим делом, все остальное становится неважным…

Самолет набирал высоту.

Небольшую.

Метров двести над землей.

Когда АН-2 перешел в горизонтальный полет, летчик левой рукой стал медленно вращать синюю рукоятку, напоминающую колпачок от зубной пасты, только большего размера.

Мотор самолета фыркнул.

Тогда летчик вернул положение колпачка на пару миллиметров назад.

– Что это было? – Риоль не знал устройств управления таких допотопных для него самолетов, но понимал, что любой перебой в работе мотора ненормален.

– Высотный корректор, – ответил летчик, – Он позволяет экономить горючее.

Кто знает, сколько нам придется кружить над местом? Так, что горючее пригодится.

О том, что включать высотный корректор на такой малой высоте запрещено, летчик не сказал ничего.

Не потому, что боялся, что Риоль не одобрит этого – в любом случае, они рисковали вместе, что с высотным корректором, что без него, и заранее было неизвестно, что опасней – оказаться без горючего или заглушить мотор – просто летчик не хотел отвлекать Риоля от наблюдения за землей.

– Нам еще долго лететь? – спросил Риоль.

– Нет.

Или мы очень скоро что-нибудь найдем, или не найдем ничего, и тогда мы вернемся.

– А где мы сейчас? – Риоль держал на коленях карту на коленях.

Летчик перегнулся в его сторону и ткнул пальцем в точку:

– Вот здесь.

А вообще, мы в области души, – Риолю показалось, что последние слова летчик произнес с иронией, и он вздохнул:

– Где она, душа?

– От пола до макушки – тело.

От макушки до неба – душа…

Скорость АН-2, даже летящего по ветру, не превышает ста шестидесяти километров.

Так, что оставшиеся до бывшего берега бывшего моря небывшего морем, и уже никогда морем и не станущего, самолет преодолел за пол часа.

Еще пол часа ушли на то, чтобы обнаружить полу занесенный песком остов трехосного «Урала» и какое-то подобие лагеря – две поваленные ветром палатки, ящики с оборудованием и недособранную буровую, лежащую на песке.

То, что людей рядом со всеми этими вещами, как-то очень быстро превращенными песком и ветром в хлам, не было давно, Риолю и летчику стало очевидно сразу.

Не было и не каких следов.

Летчик показал ладонью пикирование в низ.

– Зачем? – ответил на это Риоль.

– «Урала» было два. Посмотрим, что случилось со вторым.

– Тогда, лучше посмотрим, что случилось с первым…

Ни Риоль, ни летчик не знали, что второй «Урал», занесенный песком по самую кабину, станет для них ловушкой…

…Песок в пустыне только на первый взгляд одинаково сыпуч и плотен. На самом деле, каждый участок пустыни состоит из разного песка, и в чем здесь причина сразу и не скажешь, но только в одном месте можно совсем спокойно стоять на песке, а в двух шагах уже проваливаешься по пояс.

Вот на таком, зыбком песке, и остановился один из грузовиков.

И оттого, первый «Урал» возвышался над поверхностью и был легко заметен, а второй – погрузился в песок и постепенно занесся силикатовой крошкой.

Летчик пошел на посадку почти вслепую, не зная местности и возможностей полосы.

АН-2, выпустив подкрылки на тридцать градусов, на малой скорости, едва не сваливался в пике, но иначе было нельзя – рискуя, пилот уменьшал риск.

Риоль чувствовал профессионализм летчика.

Профессионализм – это умение пройти между двумя рисками, не перейдя грани ни одного из них.

Садившийся на песок самолет оставлял своими колесами колею. Колея от шасси самолета – это та же дорога, только начинающаяся в небе. Там, где многие дороги заканчиваются…

Самолет зарывался в песок по самые колесные оси, и одной из осей въехал в погрузившуюся в пустыню кабину «Урала». И сразу «скозлил».

Это была плохая неожиданность.

Хорошая неожиданность та, к которой человек оказывается готов.

Жаль только, что таких неожиданностей не бывает…

Хвост АН-2 приподнялся над землей, словно предлагая обоим находившимся в кабине посмотреть себе под ноги. Толечек был очень сильным, но Риоля оглушило не им, а треком крушащегося о песок винта – во всяком случае, он на несколько мгновений потерял сознание, и не почувствовал, как фюзеляж, ломая хвостовой дутик, ударился о землю, возвращая летательный аппарат планете. То, что весь хвост разбит вдребезги по пятнадцатый шпангоут, тот самый, за которым находилась рация и остальное радиооборудование, он узнал только потом, и только потом понял – к чему это может привести…

Когда Риоль пришел в себя, он оказался в тишине, не нарушаемой даже гудением ветра в оснастке самолета.

Риоль осмотрелся кругом, обнаружил, что вся стеклянная оснастка кабины исчезла, и то, что летчика рядом не было.

Отлетели и боковые пилотские форточки-лазы, обычно закрытые потому, что экипаж, как правило, проходил в кабину через бортовую дверь, сквозь внутренний салон.

«Значит, удар был все-таки сильным», – подумал Риоль, ощущая боль в грудной клетке и суставах.

Читать дальше