Наталия Сова - Королевская книга

— Чего у них там? — приоткрылся черный сонный глаз.

— На дискету скинуть не могут.

— М-м…

— Схожу за булочкой, — объявила я в пространство и стала нашаривать в сумке кошелек. Не нашарив, вытряхнула все содержимое на стол. Кошелек нашелся, но среди косметики и мятых автобусных билетов я не обнаружила ключа от квартиры.

— Ч-черт! — выкрикнула я, вскакивая из-за стола.

Минут через сорок, выскочив на остановке, я упала три раза подряд — о позе «сягаму» не могло быть и речи при такой спешке. Напрасно давила я кнопку звонка и колотила кулаками в дверь, напрасно взывала: «Ярилло, это я, я ключ забыла, открой», напрасно выходила во двор и кричала то же самое в слепые окна — Ярилло либо спал сном праведника, либо уже радовал Ольку своим появлением, неукоснительно выполнив предписание: «Уходя, хлопни дверью».

Начали показываться любопытствующие соседи.

— Кто это у тебя закрылся? — хитро поинтересовалась старушка Антонина.

— Р-родственник, — сквозь зубы сказала я. — А может быть, его уже там нет.

— У хозяйки-то второй ключ имеется? — сипло спросил дядя Коля, подтягивая локтем сползающие треники.

— Хозяйка в отъезде.

— Тогда дверь ломать, — предвкушая, сказала старушка Антонина. — Может, сходить к этому… как его называют… председателю жилищного кооператива… Или вызвать спасателей.

— А вызывайте! — решительно сказала я. — Проезд Дружбы, дом восемь квартира тринадцать.

— Квартира-то двенадцатая, — поправил дядя Коля, — в тринадцатой-то я живу.

— Как? — сказала я.

Я уже полтора года жила на четвертом этаже, тринадцатая квартира, дверь налево. Взметнув взор к номеру на двери, я увидела цифру 12. Первый подъезд, четвертый этаж, дверь налево. Во всех панельных пятиэтажках хрущевского типа такая квартира имеет тринадцатый номер.

— А первая квартира тогда где? — спросила я глупо.

— Там, — ответил дядя Коля и показал в пол.

Медленно-медленно отошла я от двери. Медленно-медленно стала спускаться по ступенькам.

— Так вызывать мне спасателей? — послышался откуда-то из далекого далека голос старушки Антонины.

Этажом ниже я нашла причину нумерологической аномалии: на лестничной клетке располагались не четыре, а три квартиры: девятая, десятая и одиннадцатая. Там, где обычно находилась еще одна дверь, стена была ровной, выкрашенной до половины ядовито-зеленой, как во всем остальном подъезде, краской. Я прикоснулась к ней. Стена как стена.

Все так же медленно, чтобы пол не ушел из-под ног, я вышла во двор.

Руки скользнули в нагрудные карманы, и в одном из них обнаружился телефон. Ослабевшими пальцами я нажала нужные кнопки, и приветливый женский голос сказал мне: «Аппарат абонента находится вне зоны действия сети. Попробуйте позвонить позднее».

Арника сидела в комнате Таора и слушала звуки опустевшего, усталого дома, отвыкшего от гостей. Сами собой легонько потрескивали лестница и темные половицы, потревоженные тяжестью шагов. Сквозняк длинными лентами вытаскивал сквозь щели наружу чужие запахи, и каждый запах шелестел при этом по-своему. Возился в кладовке Закаморник, которого Арника забыла покормить. Только в комнате Таора стояла тишина, и, ни разу не дрогнув, догорали свечи. Арника старалась не шевелиться, чтобы лишний раз не чувствовать прикосновение неподвижного воздуха, насыщенного болью.

Появилась Выуявь, почему-то в новом расписном платке на плечах. Первым делом она подошла к заплаканной Арнике, молча ее обняла и некоторое время держала.

— Бедная деточка, — прошептала она. — Не плачь — все ж таки не разбойнику досталась. Благородному господину, благородней некуда. Но каков государь-то… Это ж как изголодаться надо, чтоб деревенской дурочкой не побрезговать.

Каждое слово в отдельности было понятно, однако сложить их вместе и уяснить смысл Арника не смогла.

Выуявь взглянула на нее с тем многозначительным вниманием, которое Арника уже видела во взгляде Мзымвика, и добавила:

— У нас остались тут двое… Один, здоровенный, наверняка по полведра в день жрет и шесть раз в ночь любить может. Второй весь оружием увешан, даром что мальчишка. А глаза бешеные у обоих… Антарцы все бешеные.

Произнося последние слова, Выуявь случайно глянула в сторону двери и присела от неожиданности. Там, чуть пригнувшись, чтобы не задеть головой притолоку, возвышался будто из-под земли возникший огромный детина с растрепанными черными кудрями. Сделав беззвучный кошачий шаг, он приложил ладонь к груди, где на кожаной рубахе отчетливо отпечатались кольца кольчуги, и сказал с сильным акцентом:

— Я Иарен. Если нужно, я помощь.

Его голос заполнил комнату до краев. Самое красивое, когда говорят так, что слова только немного похожи сами на себя, подумала Арника.

Выуявь быстро опомнилась и ответила бойко:

— Пока не надо помогать, все хорошо пока. Да вы, господин, посмотрите сами.

Выуявь поспешно придвинула и вытерла передником табурет.

— Ресницы у него трепещут, видите, господин? — шепнула она. — Это хороший знак, это значит, он сражается, не поддается демонам беспамятства. И еще, послушайте, господин, как он дышит. Это значит, он берет силу от земли и воздуха. И жар у него не очень большой, какой нужен, чтобы переплавить болезнь, кровь очистить, но в лихорадке не сгореть. Сильный человек, с такими ранами справляется…

— Очень сильный, — вполголоса подтвердил Иарен.

— Ох, только не сглазить бы. Я думаю вот что…

Выуявь придвинулась к Иарену вплотную и зашептала тихо, с короткими придыханиями. Ее шепот щекоткой отозвался внутри у Арники, заставив приоткрыть губы.

— Симзуть, иди посуду помой, — неприязненно сказала Выуявь через плечо. — Нечего тут…

На крыльце сидел давешний черноглазый мальчик и полировал мягкой тряпочкой без того зеркальный клинок. Рядом в богато украшенных ножнах лежал второй меч, о который Арника споткнулась, выйдя с ведром помоев. Мальчик метнул на нее испепеляющий взгляд, но промолчал. Возвращаясь обратно, она увидела, как он вышел на середину двора и собрался танцевать, — по крайней мере, так показалось: встал в красивую позу, крутанул мечами раз, другой, и они зашелестели, сливаясь с ветром и становясь ветром. Мальчик, окруженный серым мерцающим вихрем, отрешенно глядел вдаль, и на его лице медленно проступала улыбка, холодная и яркая. Нельзя так улыбаться, встревожилась Арника, смерть летит на такую улыбку как черная бабочка на огонек. И тут же увидела ее — смерть, что плясала, крутясь и присвистывая, между клинками. Мальчик, несомненно, тоже видел ее, он соразмерял с ее полетом свои движения, пока мечи и смерть не слились в одно целое. И тогда произошло то, чему Арника не знала названия. Смерть явила собой третий меч, вспорола дневной свет словно холст и вывернула его края. Все вокруг стало блеклым и полупрозрачным, отовсюду жадно глядела тьма, что скрывается внутри каждого солнечного дня.