Витус Вагнер - Дети пространства

— Пятнадцатилетних? — ахнул Харальд.

— Да я тут на днях сама чуть не села на пол, когда Ким мне сказал что ему шестнадцать. Я думала ну уж двадцать-двадцать два ему точно есть. А если ты марсиан спросишь, сколько им, они ответят «восемь». Восемь марсианских это как раз примерно пятнадцать земных. Они тут все на практике старшего курса колледжа. Даже если у кого-то это называется «Военно-космическая Академия».

Так что вполне нормальные мальчишки-девчонки. Купаются, видишь, в мячик играют, влюбляются друг в друга. В свободное от практики время. Мы, что-ли на младших курсах не такие были?

— Ну, насчёт влюбляются… Мы в их возрасте прилюдно целовались, у всех на виду ходили в обнимку. А они какие-то асексуальные. Вот бултыхаются сейчас в воде безо всего, хватают друг друга за руки за ноги и ничего.

— Не знаю… У нас в этом возрасте был какой-то привкус запретности, надо было урвать, ухватить кусочек чувственного удовольствия, пока старшие не осудили. А они уверены, что им можно.

Это вообще ключевая идея их воспитания. Эти самые бета-листы с длинным перечнем экзаменов нужны именно для этого. Не потому что нельзя тому, кто не сдал, а потому что можно тому, кто сдал. Вот гуляет ребёнок лет 4–5 по городу один. Естественно взрослые поинтересуются, не заблудился ли он. А он покажет бета-лист с правом на свободное передвижение по городу. Всё, полицейский отдаёт честь и маленький человек идет куда-то по своим делам.

К 14–15 годам они настолько привыкают что можно всё, нужно только галочку в бета-лист получить, что мысль заняться сексом, не сдав соответствующего экзамена у них просто не возникает. А если галочка есть, то вопросов у окружающих по поводу «куда это ты поволокла парня» бывает примерно столько же, сколько у нас таких вопросов к молодожёнам.

Если поближе к ним приглядеться будет видно, что они уже все разбились на парочки. И мелких знаков нежности друг другу оказывают не меньше чем влюбленные у нас. Это не так бросается в глаза, но когда мы тут втроем с Кимом и его девушкой разбирались с наследством Таннера, мне периодически казалось, что они прилагают явные усилия, чтобы я не почувствовала себя третьей лишней.

— С трудом могу себе представить чтобы наши подростки прилагали какие-то усилия чтобы какая-то посторонняя тетка на десять лет старше не чувствовала себя третьей лишней.

— Ну, естественно. Если тебя всю твою жизнь взрослые ставили на место, то как только у тебя появляется возможность их игнорировать, ты будешь это делать. И даже слегка демонстративно. К тому же я для Кима не посторонняя тётка, а «та девушка из антиспейса, которая не побоялась взять в руки настоящую гауссовку». Этакий забавный любимец, вроде дикой кошки которая иногда берёт еду из рук и даже позволяет себя погладить, если есть настроение. Всё-таки Земля для них немножко зоопарк.

А вообще из них позитивная энергия так и прёт. Такое впечатление что они непоколебимо уверены, что мир — их. Мне Труди показывала один ролик про ландшафтный дизайн в Мире Осануэва, так там фоном шла такая песня про Белую Землю…

— Это где «варится суп с консервами»? — перебил Джефф.

— Ну да. И ещё там альбом с гравюрами.

— Знаю я эту песню. — он дотянулся до лежащего на стопке вещей рядом с шезлонгом коммуникатора, и несколько раз ткнул пальцем в экран. Из аппарата раздались гитарные аккорды:

— Она? — спросил планетолог, поставив запись на паузу.

— Она, — ответила Линда. — Ключевая фраза уже прозвучала: «Вот тебе мир, делай его, не жалуйся». Если у тебя есть мир, который можно делать своими руками, то можно вытерпеть всё что угодно. Когда Труди под впечатлением от дневника Таннера рассказывала о первых годах марсианской колонии, я сначала не поняла, как в XXI веке можно было такое терпеть. У них там просто жуткая детская смертность поначалу была. Но потом я поняла, что если у тебя есть мир, и твои выжившие потомки его унаследуют, можно пережить даже это.

Вот и эти ребята. Тут важно даже не то, что у них теперь есть Клавиус. Важно то, что они росли в среде, где мир — их. У нас на Земле мир сделан кем-то. Причем настолько давно, что мы забыли этого кого-то и объявили его богом. Легендарным отцом-основателем, почти тотемом в лучшем случае. А они — ученики Марселя Брукмана, который в их возрасте ещё живого Генри Фишера видел. Человека, который создал само понятие «хандрамит».

— Ну и что? — удивился Харальд. — Какая разница, десять или тысячу поколений назад жили те, кто построил города? Ведь города уже всё равно построены.

— Может и не в числе поколений дело. Вон под Арктуром, говорят, до сих пор стоят города, построенные миллион лет назад совсем другой расой. Но у нас как правило, подросткам говорят «не трогай то, не трогай сё, испортишь, опасно». А им можно. Можно летать, можно возиться с сельскохозяйственными роботами и со станками, и никто не будет особенно придираться к испорченным заготовкам. В этой строчке важно не только «вот тебе мир» но и «делай его». Вот когда я осознала, что значит для Труди то, что она свой личный экзоскелет мне в первый купол отдала в качестве теледубля…

— Ну экзоскелет. Зачем он ей на Луне-то? — не понял Харальд.

— Она на Землю хочет. Дело даже не в том, что у неё парень с Земли, а в том что есть предлог посмотреть ещё один мир. А она росла на Марсе. Вот ты представь себе — она росла при 4 м/с², а попадет в мир, где 10. Вот тебя на Юпитер пустить без экзоскелета…

— Когда рейс? — хором выдохнули ребята. А потом Джефф продолжил. — Линда, ты не забывай, что мы планетологи. Поэтому если нам дать шанс попасть в совсем новый мир, мы наплюём и на двухсполовинную силу тяжести и на всё что угодно. Справимся как нибудь.

— И вы ещё зачем-то спрашиваете меня, какие они! Да в зеркало посмотрите. Такие же как вы. Только вы привыкли считать себя чем-то особенным, Международный Институт Солнечной Системы, передовой отряд человечества. А у них — вся планета такая.

— Не, мы всё же не такие. Они — совсем без комплексов. Сама же говоришь, если им нравится девушка, то они подходят и прямо говорят об этом. Словами, через рот. А я вот второй месяц не могу сказать этого…

Линда на секунду задумалась. Потом внимательно посмотрела на залитые краской щёки Джеффа.

— Но сейчас-то сказал?

— Ну… — попытался ещё немного позаминаться тот, но всё же решился. — давай считать что сказал.

Линда встала с шезлонга:

— Ну я пошла плавать. Эти ребята уже наигрались и вылезают.

Проходя мимо Джеффа она мимоходом взъерошила ему волосы. И эта короткая ласка сказала им обоим больше, чем много много сбивчивых объяснений.