Луи-Себастьен Мерсье - Год две тысячи четыреста сороковой

Вообще главным критерием в оценке писателя для Мерсье является нравственный пафос его творчества. Мерсье готов простить ему недостаток изобретательности и стилистические промахи, но только не нарушение принципов «здоровой морали». Удел писателя, совершившего подобное преступление, — позор и одиночество. В отличие от Франции XVIII столетия, где свирепствовала цензура, в государстве будущего — полная, ничем не ограниченная свобода печати, каждый волен писать то, что думает, но общественное мнение вправе его осудить и вынести ему свой — подчас весьма жестокий — приговор. Впрочем, поводов для этого бывает немного. Подобно своим предшественникам — современникам Мерсье, которые внесли столь весомый вклад в борьбу за свободу и справедливость, — писатели двадцать пятого века поистине неутомимы в их стремлении принести пользу своему народу, он же, в свою очередь, платит им безграничным уважением и любовью.

Авторов, с точки зрения Мерсье недостаточно нравственных (и самобытных), в этой новой Франции не читают и не знают. В «Королевской библиотеке» отсутствуют, например, певец любви Анакреон, материалист Лукреций, славословивший королей Боссюэ, а из сочинений «пошлого царедворца» Горация оставлена лишь часть, равно как и из сочинений слишком плодовитого и однообразного Вольтера. Между тем в этой библиотеке — весь Плутарх, «Освобожденный Иерусалим» Тассо, Шекспир, Мильтон, Поп, Юнг и Ричардсон, весь Корнель, Мольер, Лафонтен и, конечно, весь Жан-Жак Руссо. [293]Находятся в ней и такие образцы современной просветительской мысли, как «Дух законов» Монтескье и «Об уме» Гельвеция, речи Тома, «Велизарий» Мармонтеля.

Общедоступной школой морали и хорошего вкуса сделался в двадцать пятом столетии французский театр. Трагедии на далекие зрителю сюжеты, господствовавшие на сцене Комеди Франсез, грубые, непристойные фарсы, которые игрались актерами бульварных и ярмарочных театров, нелепые, громоздкие оперы уступили место новым жанрам (прозаической драме — иногда с музыкальным сопровождением, пантомиме и другим), преследующим единственную цель — совершенствование человека, воспитание в нем гражданских доблестей, душевной твердости, чувствительности и благородства. Изменилось и общественное положение актера, который из существа презренного превратился в полноправного гражданина. По-иному устроены также театральные здания, некогда расположенные в самом центре Парижа и весьма неудобные, особенно для зрителей из народа, а теперь рассредоточенные и сконструированные по образцу античных амфитеатров.

Реформе подверглись изобразительные искусства. Живописцев перестали привлекать мифологические темы, они обратились к сюжетам, прославляющим милосердие, великодушие, преданность, смелость и прочие человеческие добродетели; кроме того, они достигли большого технического совершенства. Скульпторы перестали лепить толстосумов и королевских прислужников, охладели они и к игривым сценам, посвятив себя увековечению великих деяний. Широкое распространение получила гравюра, которая учит граждан добродетели и героизму.

Таким образом, феодально-абсолютистскому государству, основанному на жестоком угнетении народных (прежде всего крестьянских) масс, сковывавшему силы нации, ее экономическую и умственную жизнь, Мерсье противопоставляет некое идиллическое содружество разных классов и сословий, нечто вроде парламентской монархии, основные гражданские свободы, всеобщее материальное благополучие, всесторонний духовный подъем. Но каким же способом в представлении Мерсье удалось его соотечественникам превратить их страну в это «царство разума»? Как и когда это произошло?

Слово «революция» встречается в романе неоднократно. Однако нетрудно заметить, что здесь (как и в других памятниках эпохи) [294]оно означает «общественное преобразование», «изменение», а отнюдь не насильственное низвержение старого и утверждение нового общественного строя. Мерсье опасается резких перемен и со страхом говорит о гражданских войнах, хотя и признает в некоторых случаях их неизбежность и необходимость. Он — сторонник постепенного обновления общества и твердо верит в благотворность этого мирного пути. Новая Франция, изображенная в романе, — результат долгих усилий «философов», иными словами — мыслителей, писателей, ученых, неустанно сражавшихся с деспотизмом, невежеством, фанатизмом. Победа, одержанная философией как бы незаметно, явилась итогом длительного и сложного процесса раскрепощения умов.

В немалой степени, в представлении Мерсье, этому торжеству справедливости способствовала также деятельность просвещенных властителей страны. Монарх-философ, с детских лет воспитанный для наилучшего выполнения своей высокой миссии, довершает то, что было подготовлено трудами «друзей человечества», осуществляет все их замыслы и мечты. Отдельные черты такого монарха — благодетеля своих подданных — Мерсье находит в Генрихе IV, но больше всех к его идеалу приближается Екатерина II, «воплощение всех добродетелей и всего, что есть хорошего на земле», мудрая законодательница, осчастливившая свой народ. Само собой разумеется, что в основе этих восторженных суждений лежал «Наказ» и та информация, которая по различным каналам распространялась во Франции и в других европейских странах прежде всего стараниями самой императрицы. [295]

В еще большей степени полагается Мерсье на индивидуальную волю и личный героизм в избавлении народов от столь ненавистного ему (как и всем французским просветителям) [296]колониального рабства. Движение это начал и возглавил некий смелый и мудрый негр, боготворимый миллионами спасенных им людей, и никакому монарху-реформатору не сравниться с этим необыкновенным человеком, с этим благородным мстителем, величественный памятник которому воздвигнут в самом центре «нового» Парижа.

О судьбе колониальных стран Мерсье сообщает немного. На американском континенте создано две мощных империи; восстановлены в правах индейцы, возрождена их древняя культура; в Марокко ведутся плодотворные астрономические наблюдения; жители Огненной Земли и близлежащих островов образовали взаимовыгодный союз; на бескрайней земле папуасов не осталось ни одного обездоленного и т. п. Отдельными штрихами обозначает Мерсье и наиболее важные сдвиги в общественном и духовном развитии некоторых европейских государств — Италии, Испании, Голландии, Польши, России, достижения которой, с его точки зрения, особенно велики.

Дух философии и просвещения распространился повсюду, однако в разной мере: в 2440 г. в Пекине и в Константинополе поставлен вольтеровский «Магомет», созданный в 1741-м! Впрочем, и Франция, так далеко опередившая все страны в их прогрессивном движении, по мысли Мерсье, — отнюдь не идеальное государство. Обитателям этой «новой» Франции предстоит еще много потрудиться, прежде чем они достигнут предельных высот. Вообще, полагает Мерсье, совершенство на земле едва ли возможно, однако стремиться к нему необходимо, и только так в конце концов удастся сделать жизнь хотя бы терпимой.