Чайна Мьевиль - Город и город

Несколько артефактов эпохи Предтечи, заключённых в охраняемые и оборудованные сигнализацией стеклянные сосуды-колокола и через равные промежутки расставленных в этих коридорах, выглядят совсем по-другому. Они специфичны, но непонятны. Я рассматривал некоторые, направляясь к выходу: Венера с отвисшей грудью и позвонками, торчащими, как зубцы шестерёнки; грубая металлическая оса, обесцвеченная; базальтовый куб. Под каждым из них имелась надпись, предлагавшая догадки.

Вмешательство Сьедра было неубедительным — складывалось впечатление, что он решил настоять на своём, как только на стол ляжет очередное ходатайство, а, на его несчастье, оно оказалось моим и касалось дела, с которым трудно было спорить, — и его мотивация представлялась сомнительной. Если бы я был политиком, то ни за что не стал бы следовать его примеру. Но для его осторожности были основания.

Полномочия Бреши почти безграничны. Это пугает. Брешь ограничивается исключительно тем, что её полномочия в высшей степени определяются обстоятельствами. Настойчивое требование, чтобы эти обстоятельства строго контролировались полицией, является необходимой мерой предосторожности для обоих городов.

Вот что объясняет эту тайную систему сдержек и противовесов между Бещелем, Уль-Комой и Брешью. В ситуациях, отличных от острых и бесспорных брешей — преступлений, аварий или стихийных бедствий (химических утечек, взрывов газа, нападений психически больных, совершаемых через муниципальные границы), — комитет исследовал все возможности привлечения, которые, в конце концов, сводились ко всем случаям, когда Бещель и Уль-Кома лишали себя всяких полномочий.

Даже после неотложных мер, возражать против которых не мог бы никто здравомыслящий, представители двух городов в комитете внимательно изучали постфактум те оправдательные причины, на основании которых они уполномочили Брешь вмешаться. Формально они могли оспорить любую из них: поступить так было бы абсурдно, но комитет не желал подрывать свою власть, не совершая этих важных действий.

Два города нуждаются в Бреши. А что есть Брешь без целостности городов?

Корви ждала меня.

— Итак? — Она протянула мне кофе. — Что они сказали?

— Ну, это ходатайство пройдёт. Но они всё-таки заставили меня попрыгать через обручи.

Мы направлялись к полицейской машине. Все улицы вокруг Связующего зала были штрихованными, и мы, не-видя, пробирались через группу улькоман к тому месту, где Корви припарковалась.

— Сьедра знаете?

— Этого фашистского прыща? Конечно.

— Пытался прикинуться, что не позволит передать это дело в ведение Бреши. Выглядело причудливо.

— В нацблоке Брешь ненавидят?

— Странно её ненавидеть. Как ненавидеть воздух или ещё что-нибудь вроде этого. Притом он наци, а если нет Бреши, то нет и Бещеля. Родины нет.

— Всё запутано, да, — сказала она, — потому что, хоть мы в них и нуждаемся, но эта самая нужда свидетельствует о нашей зависимости. Так или иначе, наци делятся на сторонников баланса власти народа и триумфаторов. Может, он триумфатор? Они считают, что Брешь защищает Уль-Кому, и это единственное, что мешает Бещелю одержать верх.

— Хотят одержать верх? Они живут в мире грёз, если думают, что Бещель победит.

Корви взглянула на меня. Мы оба знали, что это правда.

— Во всяком случае, это спорно. С его стороны это, думаю, было позёрством.

— Он чёртов идиот. Я имею в виду, что он, уже будучи фашистом, просто не очень умён. Когда мы получим согласие?

— Думаю, через день-другой. Они будут голосовать по всем ходатайствам, представленным им сегодня. По-моему.

Я не знал, как это организовано на самом деле.

— А тем временем чем займёмся? — Её вопрос прозвучал отрывисто.

— Ну, у вас хватает всего другого, с чем надо разбираться, я так понимаю? Это ведь не единственное ваше дело.

Она сидела за рулём. Мы проезжали мимо Связующего зала, его огромного входа, похожего на рукотворную пещеру. Это здание значительно больше собора, больше римского цирка. Оно открыто с восточной и западной сторон. На уровне земли и на протяжении первых сводчатых пятидесяти футов или около того над ним зал является полузакрытой магистралью, размеченной колоннами, где транспортные потоки разделяются стенами и регулируются контрольно-пропускными пунктами.

Пешеходы и машины двигались туда и обратно. Легковые автомобили и фургоны въезжали в него рядом с нами, чтобы ждать в крайней восточной точке, где проверялись паспорта и документы и автомобилистам давали разрешение покинуть Бещель, а иногда и отказывали в нём. Постоянный поток. Ещё несколько метров, через узкий проезд внутреннего контрольно-пропускного пункта под дугой зала, следовало ещё одно ожидание у западных ворот здания, чтобы въехать в Уль-Кому. Обратный процесс происходил на других полосах.

Затем автомобили с проштампованными разрешениями на пересечение появлялись со стороны, противоположной той, в какой исчезли, и въезжали в иностранный город. Часто они поворачивали назад, на заштрихованные улицы в Старом городе Бещеля или в Старом городе Уль-Комы, оказываясь в том же пространстве, что занимали несколькими минутами раньше, но в новой юридической сфере.

Если кому-то требовалось попасть в дом, физически расположенный рядом с его собственным, но находящийся в соседнем городе, то дорога, охраняемая непреклонной властью, была совсем другой. Вот что редко удаётся понять иностранцам. Житель Бещеля не может пройти несколько шагов в стоящий рядом альтернативный дом, не совершив бреши.

Но стоило человеку пройти через Связующий зал, и он мог покинуть Бещель, а в конце зала вернуться (телесно) точно туда, где только что был, но оказаться в другой стране, туристом, удивляющимся посетителем, выйти на улицу, которая разделяла широту и долготу его собственного адреса, на улицу, где он никогда не бывал раньше, архитектуру которой он всегда не-видел, к уль-комскому дому, стоящему рядом и разделённому целым городом с его собственным, теперь невидимым там, оставленным по ту сторону Бреши, у себя дома.

Связующий зал подобен горловине песочных часов, точке входа и выхода, пуповине между городами. Всё здание образует воронку, позволяя посетителям из одного города попасть в другой, а из другого в первый.

Есть места незаштрихованные, но где Бещель прерывается тонкой частью Уль-Комы. В детстве мы усердно не-видел и Уль-Кому, поскольку наши родители и учителя безжалостно нас на это натаскивали. Нарочитость, с которой мы и наши уль-комские современники привыкли не-замечать друг друга, находясь гросстопично рядом, весьма впечатляет. Мы имели обыкновение бросать камни через альтернативные участки, пробегать долгий кружный путь в Бещеле и поднимать их снова, споря, поступили ли мы недолжным образом. Брешь, конечно, никогда не проявлялась. Мы проделывали то же самое с местными ящерицами. Они всегда оказывались мертвы, когда мы их подбирали, и мы говорили друг другу, что их убило небольшое путешествие по Уль-Коме, хотя с таким же успехом убить их могло приземление.