Марина Дяченко - Император

— Он знает о камере?

— Конечно. Камера только в главной комнате его палаты. Еще у него есть спальня, санблок, спортблок, медблок…

— Кстати, как он себя чувствует?

— Прекрасно. — Врач мельком глянула на Александра и снова потупилась. — Вы понимаете, он здоров. Его помещение в изолятор — лукавство.

— Вы верите в проклятие?

— Я верю фактам: три человека умерли.

— Люди смертны.

Врач подняла глаза и посмотрела теперь уже пристально:

— Я работаю в этой школе пять лет. Мы тут редко встречаемся со смертью, знаете ли. У нас даже животные живут долго и счастливо.

— Хорошо вам.

— Да. А этот мальчик пришел оттуда, где смерть густая, как… как сжиженный воздух. Он Император Смерть. Я бы на вашем месте не встречалась с ним.

— Вы серьезно?! Вы, взрослый человек, когда даже дети не верят в такую…

— Именно потому, что я взрослый, серьезный человек, — упрямо сказала врач. — Когда к нам привезли Дениса, его прошлая жизнь была под запретом. Тайна, и все. Сразу же стало ясно, что парень нуждается в психологической помощи. Тогда я, как ответственный медработник, поставила вопрос о доступе к информации… Сперва рассекретили для меня и администрации. А потом для всех, потому что… Ну, глупо ведь, такое в тайне не сохранишь.

— Понятно. Значит, неведомые черные силы, которые невозможно ни зафиксировать приборами, ни вычислить, ни предугадать…

— Я не знаю, — устало сказала врач. — Елизар Степанович… Елизар Горошко, тридцать лет, учитель теплофизики. Давление — сто двадцать на восемьдесят. Медицинская карта чиста. Пловец. Велосипедист. Лыжник. Выпал из окна второго этажа, потеряв способность ориентироваться в пространстве. Перелом руки. Я поместила его в реанимационный модуль… Вы видели отчеты? Вначале там наверняка мои записи идут…

— Да.

— Он просто выключился, как прибор. Сердце не удалось запустить. Я подключила его к машине — сердце, почки, печень… полностью. Когда его увезли отсюда в госпиталь, он был еще жив. Если можно так выразиться. Потом мне ничего не хотели говорить, просто сообщили о смерти. И я ничего бы не узнала, если бы не второй случай. Эльза Себастьяновна Лун, учитель японского. Пятьдесят лет. Не замужем. Мать пятерых взрослых детей. Со склонностью к гипертонии. В прошлом году — перелом ноги, травма получена во время поездки с учениками на горнолыжный курорт. Срослось без осложнений. Потеряла сознание среди бела дня, в парке, по дороге от столовой к учебному корпусу. Не узнавала меня. Не узнавала никого. Я поместила ее в реанимационный модуль… Дальше рассказывать?

— Почему это случилось? Диагноз?

— Официально — гипертонический криз. Она носила пластырь, контролирующий давление и подающий сигналы всякий раз, когда систолическое едва-едва превышало сто сорок. Показания пластыря у меня фиксировались на приборах, я все передала в госпиталь. Там был зубец, ее давление скакнуло до ста пятидесяти и сразу же вернулось к норме минут за десять до того, как она упала… Но сто пятьдесят на девяносто — это не гипертонический криз!

— То есть вы не согласны с официальным диагнозом?

— А какая разница, согласна я или нет? Лука, спортивный организатор, сорок лет. У этого сроду не было гипертонии. Девочки рассказывали потом, что он шел, налетая на кусты. Я видела потом переломанные ветки. Видела следы. Он шел, виляя, как тяжело пьяный или полностью дезориентированный человек. Первым отключился мозг… Не совсем отключился, но был тяжело поврежден. Тело какое-то время жило и двигалось по инерции. А потом выключилось. Я, конечно же, поместила его в реанимационный модуль. Но какой смысл поддерживать жизнь тела, если оно пустое? Если человек уже вылетел из него неизвестно куда?

Врач замолчала. Подросток на экране переменил позу — убрал ноги со столика, повозился в кресле, сел ровнее.

— При чем тут мальчик? — спросил Александр.

Врач пожала плечами:

— А при чем тут мальчик? Только при том, что там, где он, умирают люди. Больше у нас нет никаких ни данных, ни сведений, только… чувство самосохранения.

— Думаю, вам удастся убедить попечительский совет, — сказал Александр.

Врач внимательно на него посмотрела.

— Да, — ответила суховато. — Если вы хотите говорить с мальчиком — пожалуйста. Ваша работа, в конце концов, и вы знаете об этой истории куда больше меня… Только примите во внимание одно обстоятельство.

— Да?

— Умерли те, кто был важен Денису. Кто был ему особенно интересен.

— Бедный мальчик, — пробормотал Александр.

— Да. Я тоже ему интересна. Я никогда с ним не разговариваю лицом к лицу. Можете меня презирать. Можете написать рапорт.

— Я не собираюсь…

— Спасибо. Услуга за услугу: и вы ему будете интересны. Вы, с вашей работой, с вашим заданием. Особо интересны. Он любопытен.

— И что случится со мной, если я поговорю с тринадцатилетним мальчиком лицом к лицу?

— Может быть, ничего. А может быть… Я, конечно, помещу вас в реанимационный модуль в случае чего. Но результат известен.

Александр засмеялся. Врач подарила ему скудную улыбку.

— Здравствуй, Денис.

Парень обернулся.

Он в самом деле выглядел на пятнадцать — нескладный, мосластый, совершенно нормальный подросток. Он улыбнулся с естественной вежливостью, начал уже отвечать — «Здра» — и вдруг запнулся.

Это было очень короткое мгновение. Кто-то другой, не Александр, не заметил бы или не придал значения. Но парень запнулся, увидев его, и в глазах промелькнула… радость, что ли? Удивление? Неопознанное чувство. В целом позитивное, но с ноткой тревоги.

— Здравствуйте, — сказал он в следующую секунду, совершенно так, как должен был сказать нормальный парень в такой ситуации. — Вы следователь?

— Я специалист по разного рода нештатным ситуациям, — округло пояснил Александр. — Мы ведь раньше не виделись, да?

— Нет. — Парень приподнял уголки губ. — Вы показались мне похожим на одного человека.

— На кого?

— На моего отца. — Голос парня не дрогнул. — Хотя я помню его гораздо моложе. Вам около сорока. А папе, когда он умер, еще тридцати не было.

Александр растерялся на целую секунду. Очень не хотелось произносить дежурное «сожалею», но ничего лучшего придумать не получалось.

— Тебе непросто пришлось.

— Да, мне уже говорили, — он смягчил дерзость улыбкой. — Вы верите, что трое преподавателей умерли из-за меня?

Глядя в его безмятежные серо-голубые глаза, Александр растерялся во второй раз. Он вдруг вспомнил женщину-врача, которая не хотела встречаться с этим мальчиком лицом к лицу.

— Я не оперирую верой. Только фактами. И, разумеется, не собираюсь обвинять тебя в том, чего ты не совершал…

Его язык произносил слова, по смысловой нагрузке сравнимые с храпом. Александр смотрел в глаза мальчишке. Тот улыбался и смотрел в ответ.