Роман Злотников - Мерило истины

Майор помолчал несколько секунд, соображая. Потом до него дошло. «Это что же, они Олега сюда привезли? Разбираться с ним?»

Он поднялся.

— Сиди, Алексей Максимыч! Зачем лезть не в свое дело?

— Да мне ведь ехать надо, товарищ пол… Семен Семенович.

— Потерпи полчаса. Сейчас Ваха чай принесет. Меньше видишь, крепче спишь.

Алексей Максимович сел. И тут же снова поднялся.

— Мне ехать надо, — повторил он.

— Повторяю, не лезь не в свое дело, Алексей Максимыч! — полетело ему в спину.

Во дворе «Ивушки» толпилось несколько человек. Двое крепких парней держали под руки… никакого не Олега, а длинноволосого юношу в растерзанной одежде, с окровавленным лицом. Молодой человек в ярко-красной ветровке, подпрыгивая от возбуждения на месте, кричал стоящему напротив него Михаилу Сигизмундовичу:

— Ну, как не он-то? Пап! Как не он? Посмотри, он же! Я его сразу узнал! Да он и сам во всем признался! Хочешь, я ментов тех сюда привезу, они тоже подтвердят?!

Черноусый Ваха с чайником в руках стоял рядом с навесом и, приложив ладонь козырьком ко лбу, старательно взглядывался в пустое серое небо. Видимо, утверждение полковника Самородова о том, что «меньше видишь, крепче спишь», он разделял целиком и полностью.

— Не он, — насупленно прогудел Михаил Сигизмундович. — Я другое совсем лицо помню. Этого вообще не помню. Ну-ка…

Он двумя пальцами приподнял за подбородок голову длинноволосому, несколько секунд всматривался в разбитое его лицо.

— Не он, — убежденно повторил мужчина. — Точно.

— Да как не он?! — завизжал опять молодой человек в красной ветровке, но Михаил Сигизмундович полемику продолжать был явно не расположен:

— Все, прекрати истерить. Я сказал: «не он», значит — не он. Или ты думаешь, что твой старик совсем с головой не дружит? Волоки его туда, откуда взял, понял?..

Здоровяки, держащие длинноволосого, синхронно повернулись к Алексею Максимовичу, когда тот подошел поближе, и, зацепив его взглядом, уже не отпускали до тех пор, пока он не прошел мимо, как делают хорошо выдрессированные псы, прекрасно знающие, на какое именно расстояние можно подпускать чужака к хозяину.

— Я его найду-у! — гудел Михаил Сигизмундович, оставшийся за спиной Глазова. — Я его, паскуду, все равно из-под земли достану. А эту падаль уберите отсюда немедленно! Подсовываете мне черт знает кого! Короче, вот что, пацаны, слушайте… Я вознаграждение объявляю за того утырка, который мне тогда на перекрестке устроил… психическую атаку. Серьезно! Найдете, не поскуплюсь. Отвечаю — не поскуплюсь!

Алексей Максимович остановился. Но оборачиваться не стал. Не хотелось натыкаться на сурово-предупреждающие взгляды охранников. Облегчение, которое он испытал, когда не увидел во дворе Трегрея, вновь сменилось тревогой. Вознаграждение — это уже серьезней. Насколько он знал Самородова, тот, прослышав о возможности легкого заработка, конечно, активизируется. И тогда…

Усевшись в свою машину, майор Глазов закурил, отметив, что пальцы его немного дрожат. «А с какой стати мне волноваться-то? — мысленно спросил он сам себя. — Кто он мне, Олег Гай Трегрей? Да и потом — что ему может сделать этот Михаил Сигизмундович? Не пойдет же он на… крайние меры, чтобы только отомстить? И к тому же, Сам Самыч не полный дурак, чтобы за какую-то… допустим, сотню тысяч, вешать на себя проблему вроде исчезновения из его части солдата-срочника. Слухи же все равно пойдут, от слухов никуда не денешься. Ничего страшного не случится. Побуйствует этот будущий депутат родом из девяностых и успокоится, в конце концов. Все обойдется. И вообще, что это за кинематографический бред — вознаграждение за голову обидчика?..»

«А чего тогда руки-то задрожали?..» — мелькнула у Алексея Максимовича непрошеная мысль в тот момент, когда он заводил двигатель автомобиля.

На него накатило минут через десять, уже на подъезде к городу.

Сначала просто защемило сердце. Алексей Максимович поморщился, поглубже вдохнул, задержал дыхание. Это помогло: тревожная игольчатая боль утихла. Но еще через минуту внутреннее «я» майора Глазова словно перевернулось. Последние годы жизни вдруг стали далеким прошлым, а то, что волновало и жгло его когда-то в юности, давно забытое и воспринимавшееся уже как ненастоящее, вновь ожило.

Алексей Максимович резко затормозил. Автомобиль занесло, едва не стащив в кювет.

Механически майор достал сигареты, но не открыл пачку, а удивленно уставился на нее. Потом с тем же удивлением осмотрел свои руки, салон автомобиля, медленным взглядом провел, как ладонью, по топорщившейся коробками городских зданий линии горизонта. Будто видел все это впервые.

«Да что такое со мной? — со страхом подумал Алексей Максимович… нет, не Алексей Максимович, а скорее Леша Глазов, чьи пальцы еще помнили ощущение шариковой ручки за сорок пять копеек с шестигранным корпусом, выводившей в ученической тетради, озаглавленной „Дневник“, фразу: „Жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…“. — Что такое со мной случилось, если я сейчас прошел мимо беззащитного человека, которого среди бела дня, не таясь, а напротив, с ощущением полного морального права избивали несколько крепких парней? И не посмел вмешаться даже словом?»

Он снова тронулся с места, развернул автомобиль и погнал обратно, нетерпеливо увеличивая скорость, страстно желая успеть и попытаться исправить даже не столько происходящее, сколько что-то в себе самом.

«Нужно как можно быстрее вызвать полицию, — летели в его голове мысли, — чтобы они успели добраться сюда до того, как все закончится, — прямо вот сейчас, по дороге, и вызвать… И все им рассказать. Таким образом и решить проблемы, которые, возможно, ждут Олега. Хотя… вроде бы этот, в красной ветровке, сам заявлял о подобном желании. Ефим его зовут. Кто он? Ах, да… Сын Михаила Сигизмундовича. А этот Михаил Сигизмундович… Мафия, как смешно и старомодно охарактеризовал его комполка. В депутаты баллотироваться собрался. Значит, легализовался. То есть, другими словами, обеспечил себя поддержкой власть имущих и правоохранительных органов. А такие, если захотят, могут многое…»

Внутреннее «я» майора Глазова медленно и натужно, будто скрипучее мельничное колесо, стало поворачиваться обратно.

— Нет, — вслух проговорил он. — Не надо так. Так не надо. Нужно не горячку пороть, а трезво поразмыслить. Дела этого оставлять без внимания, конечно, не следует, но и очертя голову бросаться в пекло глупо…

Алексей Максимович сбросил скорость, а затем и совсем остановился, съехав к обочине. Подняв с колен сигаретную пачку, он закурил. Тело его потряхивало внутренней мелкой дрожью, как после сильного напряжения. Внезапный порыв, едва не швырнувший его обратно до «Ивушки», вдруг показался майору пугающе нелепым — но и это ощущение растаяло быстро. Осталось только легкое чувство потери. Какое бывает, когда, например, просыпаешься, понимая, что тебе снилось что-то очень хорошее, светлое и неземное, но что именно, уже никак не вспомнить.