Павел Кучер - 1647 год. Королева Наташка.

— Михаил, пробел, Львович, пробел, Плещеев, пробел, стольник, — вписалась… Чуть подожду, а вдруг?

Считается, что самым ненадежным элементом, в любом техническом устройстве, являются подвижные детали. В принципе — это верно. Однако, несколько настоящих дисководов, с Земли-1, до сих пор исправно крутятся в закрытом от всех мыслимых неприятностей помещении Старой Базы, обеспечивая оперативный доступ к хранящимся на них цифровым данным. Судя по скорости ответа, нужная мне информация хранится именно там. Наши самодельные «винчестеры» (смешное совпадение, ведь у магнитных накопителей данных нет ничего общего с винтовками) отзываются медленно и периодически сбоят. Если мне повезет — ответ будет сразу в наушник, а его дубль уйдет в мой почтовый ящик. Если не повезет — я выйду из тоннеля, так и не зная, кто к нам пожаловал. Третий вариант — этот парень, из свиты московского царя, не оставил следа в истории на Земле-1 и мой запрос был бесполезен. Но, попробовать всё равно стоило. Фриц в электронной почте путается. А папа, как уже говорила, работать с азбукой Морзе и телеграфным ключом ненавидит. На меня вся надежда.

— Пик-пик… — поиск информации завершен, — пи-и-ип… — сейчас, пойдет трансляция морзянкой. Ну же!

— …умер 24 октября 1683, в Москве, — значит, не погиб и не сослали, — воевода, боярин, стольник царя Алексея Михайловича, сын Льва Афанасьевича Плещеева… — совпадает. В мире Земли-1 он сделал карьеру…

— В 1647 году был рындой при приёме крымских послов… — «рында», очень хорошо. Так называется почетный караул, сопровождающий московского царя на торжественных приемах. Самый ближний круг…

Знатные молодые люди в полностью белых одеждах (белая ферязь, белые сапоги, белая песцовая шапка или белая мурмолка с горностаевой опушкой), я бы посмотрела на это чудо, с топорами в руках. Если судить по фотографиям — очень нарядно и эффектно. Вот и сюда бы так оделся… А то, приехал — вылитый «Пачкуля Пестренький». Наверное, нельзя. Это же дворцовая одежда. Не своя… Казенная. Как выдают, так и забирают.

— …при приёме голландского посла, опять назначен рындой и должен был стоять в «белом платье» по левую сторону царя, а князь Василий Хилков — по правую сторону. Вследствие этого он местничался с князем Хилковым. Уговоры дьяка, от имени царя, не подействовали на Плещеева, и он заявил: «Хотя б смерть свою видеть, и ему в белое платье не одеваться, а меньше князя Василия Хилкова не быть!». После такого ответа Плещеев отведён в Разрядный приказ и отдан за караул стрельцам… — гонористый парнишка! Ещё интересно:

— … в 1655 году Плещееву поручено отпустить из Смоленска хлебные запасы, но он не исполнил этого дела зато наклеветал на боярина князя Ивана Никитича Хованского, якобы он препятствовал ему с отправкой хлеба. Плещеев был присуждён к наказанию кнутом, ссылке в Сибирь и лишению поместий и вотчин, но, для праздника Рождества Христова, вместо битья, царь Алексей Михайлович приказал «написать Плещеева, по Московскому списку, вечным клятвопреступником, ябедником, бездушником, и клеветником», — по-нашему выражаясь, царь заменил «вышку» на «строгий выговор, с занесением». Хотя — полагалась… А по факту?

— …несмотря на такой суровый приговор, Плещеев в 1656 году продолжал быть есаулом в государевом полку, а затем назначен головой в 7-ю жилецкую сотню, — ну, что же, можно саму себя погладить по головке. Информации, для предварительного впечатления, достаточно. Классический «золотой мальчик», или, если по терминологии папы — «блатной, с мохнатой рукой». М-дя… лучшие люди России. Хоть сейчас — всех к стенке!

Фриц задержался на выходе из тоннеля. В светлом проеме арки, ведущей во внутренний двор замка, он выглядит худее обычного. Ждет меня? Бегу… Догоняю. Прижимаюсь, пока никто не смотрит в нашу сторону.

— Was? — видел, как я работаю на рации. Хочет первым узнать результат. Придется прерваться…

— Любимчик царя… Стукач… Гнида… — всю биографию выслушивать нет смысла, вечером сделаю ему полную распечатку.

— Sehr schlecht (паршиво)! — равнодушно буркнул под нос, словно его собственные мысли подтвердила.

Внутренний двор замка Аренсбург обладает занятным свойством. Стоя в одном его углу можно хорошо слышать творящееся в противоположном… Не мудрено — самыми первыми его хозяевами были церковники. Благодаря задержке в проходе ворот мы поспели к самой развязке поучительного спектакля — «оскорбленное благородство». Электрокар подкатил к месту разгрузки. Один из моих гвардейцев высвистел сверху такого же гаврика, видимо хозяйничающего в зале. Тот опустил вниз трос подъемника. Первым за крюки схватился сам гвардеец. Таль вздернула его на каменный уступ… Двое, покрепче — стали внизу. Мужик, сидевший за рулем, начал руководить процедурой разгрузки «в четыре руки». Вот это — сначала… Это — потом… А это — цеплять очень осторожно… Как бы между делом (тоже озорник, блин), попытался невзначай приобщить к процедуре разгрузки выбравшегося с пассажирского места Плещеева. В надежде, что тот машинально его послушается.

— Эй, паря, подсоби! — а теперь, прячет в складках щек хитрую улыбочку и наблюдает за эффектом.

О! Разумеется, подставить плечо под бочонок с огурцами боярский сын даже не подумал… Черта с два такого спровоцируешь. Рефлексы царедворца — вбиты намертво. Но, зловредный умысел «учинить бесчестье» понял мгновенно. В результате, буквально на пустом месте (!), возникла проблема дипломатического этикета.

Господин царский стольник — медленно закипает, выражая собой аллегорическую фигуру «Заткнутый фонтан». Он налился помидорной краснотой, грозно топорщит жидковатую, по молодости, бороденку, и схватился рукой за саблю, торчащую из-под распахнутого малинового покрывала с висящими по бокам длинными рукавами. Зрелище столь же величественное, сколько и смешное. Вот только смеяться — чревато. Были уже прецеденты.

С момента своего основания, наша База на Острове Эзель, выглядит для окружающих этакой Тортугой, очагом анархии. Сначала местных шокировало полное равнодушие к взиманию с населения налогов. Честно говоря, по нашим меркам, взять с них было нечего. Это сейчас они чуть обросли жирком… Потом, аборигены долго не могли осмыслить нашего вопиющего равнодушия к вопросам субординации. Одинаковая форма и минимальные различия в поведении (ни тебе поклонов, ни тебе знаков «уважения»), в этом времени — жестко караемая непристойность. Несколько раз городские парни пробовали проверить курсантов «на слабо» иначе. После десятка трупов и одного показательно разнесенного по бревнышкам кабака (где собирались на сходки особо ярые приверженцы «старых добрых традиций») страсти немного улеглись. Наши — сами не нарываются, коренные — держатся от них подальше.