Павел Виноградов - Жестокий маскарад (сборник)

В общем, герой-любовник.

По-прежнему молча он развернул свой аппарат и поехал по коридору, в который выходили двери нескольких комнат. Квартира явно была слеплена из трех отдельных.

Гремя каблуками, я пошёл за ним.

В захламлённой всякой дрянью комнате он развернулся ко мне. Витал отчётливый запашок какой-то тухлятины, слегка перебиваемый миазмами недавно курившейя марихуаны.

— Говори, — прошипел он.

Сесть не предложил, да я и сам брезговал присесть тут на что-нибудь.

— Мне нужна информация, — с трудом скрывая отвращение, проговорил я.

На меня уставился целый глаз — воспалённый и сочащийся гноем.

— Кто бы сомневался, — гнусно хихикнул Дохляк.

Издаваемые им звуки словно бы доносились из-за стены — глухо и неразборчиво.

— Мне нужен Архангел, — продолжал давить я.

Паскудный глазик закатился вверх.

— С чегой-то я должен тебе говорить? — протянул он.

Маска наглости на нём была ещё отвратительнее маски обиды.

— Вот с чего.

Я засветил ему остаток баксов, куда прибавил своих.

— Мало.

Используя средний палец единственной руки, он смачно высморкался прямо на пол.

— Аванс, — обнадёжил я.

— Архангел не лох. Найдёт меня.

— Мне нужен не он, а Дубровский.

Здоровый глаз Дохляка выпучился так, что сравнялся с искусственным. Я даже на секунду испугался, что сейчас он выпадёт на пол и придётся вставлять его гаду в задницу, чтобы тот разговорился.

— Они как-то связаны, — пояснил я.

Глаз прикрылся — тварь задумалась.

— Хре-ен знает, — протянул Дохляк через пару минут. — Это тебе обойдётся…

Я кивнул, типа, знаем, знаем.

— Он Архангел, потому что архангельский? — взял я быка за рога.

Дохляк помотал головой.

— Габрелидзе потому что. Джабраил… Его нохчи так называли, он с ними дела делал. С нашими не работал, да из бригады почти никого уж и не осталось, когда он нарисовался.

— Что за дела?

— Слияния и поглощения.

Я слегка вздрогнул.

— Рейдерство…

Однако я так и думал.

Дохляк не обратил внимания на мою реакцию.

— Ну да, у него, между прочим, по этой теме были серьёзные тёрки с твоим Глебычем. Не знаю, правда, чем закончились. Вообще, мало я о нём знаю. Но дам наводку, как добраться. У него есть тёлка. Он её в библиотеку работать пристроил. Имени… этого, про дядьку Черномора ещё написал.

Я кивнул. Тёлка… Имеет смысл…

Кинув Дохляку на колени тонкую пачку баксов, я пообещал:

— Завтра ещё подгоню.

— Подгонишь, подгонишь… — зашёлся тот в квохтающем хохотке. — А то я тебе ещё одну вещь не скажу.

— Какую?

— Ты к Дубровскому через Архангела подлезть хочешь. А можно легче…

— Ты что, знаешь, кто он? — я впился глазами в отвратную рожу.

Он покачал головой.

— Кто он — не знаю. Но знаю, кто его Маруся.

Я внимательно поглядел ему в лицо. Оно выражало лишь подленький азарт доносчика, занятого любимым делом.

— Говори.

В прихожей завозились очнувшиеся быки. В двери не ломятся — дисциплинированные. Интересно, в отсутствие посетителей они тут совместные оргии устраивают? С Дохляка станется. Как бы то ни было, на обратном пути мне придётся мимо этих злых мальчиков пройти.

Ко всем прочим прелестям этого дня, в машине меня ждал сюрприз: полудохлый тип с ногой, застрявшей в капкане. Все противоугонные фишки сработали отменно: капкан защелкнулся, одновременно захлопнулась и заблокировалась дверца, горе-угонщика долбанул разряд в восемьсот тысяч вольт и тут же в морду ему влетела струя нервно-паралитического газа. Матерясь, я распахнул дверцу, подождал, пока выйдет газ и освободил ногу бедолаги. Тот явно ещё не соображал, на каком он свете, но скоро поймёт, насколько ему повезло. Я свалил его отдыхать на кучу мусора, не подвергая дальнейшим репрессиям — хватит уже…

Мне было гадко и требовалось срочно выпить.

Как ни странно, очнулся я дома, в городской «однушке» в старинном особняке рядом с бывшим главным собором бывшей Империи. Разумеется, неподъемную аренду платил Глебыч — у Влада Кистенёва столько башлей быть не может.

Всё как обычно: в башке треск, во рту Сахара. Я слегка оросил её добытой из холодильника банкой пива, длинно рыгнул и начал чуть-чуть соображать. Смутно проявились воспоминания о предыдущем вечере. Ничего особенного, кажется, даже стрельбы не было, несмотря на то, что куролесил я где-то за Чертой.

Я взглянул в окно. Солнце палило, как обезумевшее. Мне стало тошно, и я немедленно осквернил раковину.

Теперь бы ещё пива.

Хорошо.

Следовало позвонить Глебычу: вчера я так и не заглянул в контору, и мои коммунально-скорбные старички, надо думать, били от возмущения копытами.

— Работаю на Акакия, — сообщил я, включив номер.

— Я знаю.

Тон его был необычайно суров.

— В чём дело?

— Ты был вчера у Дохляка?

— Откуда знаешь? Ага. И сегодня буду, только бабло с карточки сниму.

— Не будешь.

— Почему?

— Его завалили.

Чёрт! Чёрт! Он что, следит за мной?..

— Как?

— Видимо, сразу после твоего ухода. Пытали, а потом перерезали горло. Охранников пристрелили. Вычищено всё бабло. «Жучки» сорваны. На стене надпись кровью. Его кровью.

— «Не ссы, Маруся»?..

— Дубровский, ипт!

Совесть моя даже не пискнула. Но когда я так засветился?..

— Короче, ОППППС пока похеришь, ищи Дубровского, раз уж в это ввязался. За Чертой осторожнее: Сходняк по поводу Дохляка землю роет. Отбой.

Он отключился. Дело было серьёзным — пришлось налить водки. Я задумчиво дёрнул, закусил последним огурчиком из банки и пошёл в библиотеку.

Где она, я понятия не имел, знал только район. Примерно. Последняя библиотека, оставшаяся в спальниках по прихоти некоего двинутого пахана, в юности мечтавшего поступить в литературный институт.

Мой «фолькс» стоял на охраняемой парковке за Чертой. Её владелец знает, что я с ним сделаю, случись с машиной нехорошее. Да и бонусные игрушки были на взводе. К сожалению, в Городе их придётся отключать: там закон строго следил, чтобы по вине хозяина машины с угонщиком не произошло каких вредных для здоровья казусов, на что за Чертой чхать хотели. Впрочем, в Городе и угонщиков было куда как меньше.

— В библиотеку, — приказал я пойманному на площади бомбиле.

Тот воззрился с недоумением. Я тяжело вздохнул.

— Там морг недалеко…

На лице дурака проклюнулось понимание, но он тут же возмущённо замотал головой.

— За Черту не поеду.

Меня взяла ярость. Я вытащил пушку и направил её козлу между глаз.

— На тот свет поедешь, — просипел я похмельным голосом.

Он судорожно сглотнул и поехал.

Ненавижу мудаков!

Впрочем, остановил я его перед Чертой — у канала. Осчастливленный дарованием жизни и пятью сотнями федеральных денег, он укатил, будто я ему очко наскипидарил.