Л. ВОРОНКОВА - БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

– Да я будить-то тебя, наверно, с трех часов начала! И каждое утро все так! Хоть бы ты один раз с вечера спать легла!

– Вот ты, мама, какая! А легла бы я вчера с вечера, так и доклада не слыхала бы. Ведь интересно же про новостройки!

– А! Как будто сама про эти новостройки не читаешь в газетах каждый день!

– Ну мама, ну вот ведь ты какая! В газетах-то пишут коротко, а тут Сережка Рублев так все рассказал – будто сама там побывала. Какие котлованы роют – глазом не окинешь! А машины эти! Какие же могучие машины! Ну ты, мама, представь: этот шагающий экскаватор своим черпаком сразу целый вагон земли выхватывает! А кран у него какой – одна стрела шестьдесят пять метров! До звезд достает!..

– А откуда же Сережка-то взялся? Разве он дома?

– Он не дома. Он только пришел из МТС нам доклад сделать. Партийная организация прислала. Ну вот уж он про эти машины расписал!.. И откуда знает?

– Ну, а почему ж не знать? Механик ведь. Должен знать.

Мать, зевая, присела к столу – печку растапливать рано.

– Так что же, – продолжала она, глядя, как торопливо одевается Катерина, как поспешно плещет себе в лицо холодной водой, – доклад-то – неужели до двух часов был?

– Ну, не до двух… После поплясали немножко… Потом по улице побегали. Потом немножко сторожиху Наталью попугали…

Катерина тихонько засмеялась в полотенце, искоса глядя на мать.

– Ну и дурачье! – покачала головой мать. – Это как же вы?

– Да так, мама, мы немножко! Мы только столб мужиком нарядили, и всё. А уж Дроздиха всполошилась!.. Только ты, мама, никому не говори, ладно? Не скажешь? А то ведь… нехорошо. Мы-то думали так просто пошутить, а она и давай кричать! Дед Антон узнает или тетка Прасковья – все-таки неловко…

– Ага! Натворили, дурачье, а теперь – в кусты? Небось, вы с Анкой Волнухиной постарались больше всех! Вот ведь вырастут, а ума не вынесут!..

Катерина слушала молча, застегивая ватник. Но вдруг, взглянув на часы, широко раскрыла свои большие глаза с мокрыми от воды ресницами:

– Ой, времени-то… Уж теперь стоят, ждут! Бегу! Ложись, мама, поспи еще часик! – И, накинув платок, побежала на скотный двор.

На улице еще стояла тьма. Яркие морозные звезды еще зажглись в небе, роняя маленькие искорки на жесткий, скрипучий снег, на сугробы, на белые ветлы, застывшие у дороги. По слабый свет уже мерещился на востоке, и на земле стояла затаенная торжественная тишина, которая наступает перед рождением утра. Катерина знала этот странный и таинственным час, она чувствовала его. Ночь уже прошла, а утро еще не наступило, и природа, затаив дыхание, ждет первого луча зари словно чуда, которое должно свершиться. И Катерине каждый раз казалось, что она, выходя из дому в этот час, когда земля еще не проснулась, подглядывает то, что обычно не видит человек, – независимое и величавое течение жизни вселенной…

Но и звезды, и сияние снегов, и таинственная жизнь вселенной – все осталось за воротами, лишь только Катерина вошла в коровник.

– Опять раньше всех! Чудно! – сказал сторож, усатый дядя Кузьма. – Не спится тебе, что ли?

– Ничего не поделаешь, дядя Кузьма, – ответила Катерина: – у меня так коровы приучены – чтобы час в час, минута в минуту!

Она сняла стеганку, приготовила бидон, сполоснула подойник.

– Уж ты придумаешь! – усмехнулся дядя Кузьма, по привычке расправляя свои пышные гвардейские усы. – А коровам не все равно? Полчаса раньше, полчаса позже…

– Вот так сказал! – засмеялась Катерина. – Да ты подойди-ка к ним, посмотри! А ну поди, поди!

Она взяла дядю Кузьму за рукав и потащила к стойлам. Дядя Кузьма попробовал сопротивляться, но только проворчал: «Вот здоровенная девка!», и последовал за ней.

Коровы во дворе еще лежали и чуть-чуть пошевеливали ушами, не поворачивая головы. Стояли только семь – Катеринины… Все семь, услышав голос своей доярки, обернулись к ней. Крайняя корова, рыжая с белой головой, тихонько замычала. Катерина достала из кармана корочку и дала ей.

– Ну что, видал? – сказала Катерина, оглядываясь с гордостью на дядю Кузьму. – Как солдаты в строю!

– Да, – усмехнулся дядя Кузьма, – ловка девка! Ишь ты, воспитала как! Чудно! Ишь ты, что придумала!

– А это не я придумала, дядя Кузьма, – возразила Катерина, – это я чужой опыт переняла. В Костроме, в Караваевском совхозе, такой порядок давно заведен! А там хозяйство образцовое… Если корову в одно время доить, так она к этому времени и молоко готовит.

– Ишь ты! Переняла, значит… – сказал дядя Кузьма, снимая свой белый фартук. – То-то я гляжу – у тебя вроде все не так, как у других. Так-то получше выходит!

Катерина, улыбнувшись, пожала плечами. И, усевшись доить, ответила:

– Мало ли что получше, да ведь зато и потруднее и забот побольше…

В коровник вошла молодая доярка Тоня Кукушкина и, прислушиваясь к разговору, задержалась на пороге. Узкие черные глаза ее настороженно засветились: «Ну-ка, ну-ка, послушаем, что еще скажет. Как еще выхвалится?..»

Но Катерина уже начала дойку.

– Ну, делай, делай свое дело, – сказал дядя Кузьма, – мешать не буду. Уже и утро подступает… Вон и еще одна молодка пришла… И Степан уж сено привез… А вот и бригадир наш идет. Доброго здоровья, Прасковья Филипповна! Люди на работу встают, а я, как ночной филин, спать пойду. Чудно!.. А вот и еще молодка. Веселого веселья, Аграфена Иванна!..

– «Веселого веселья»! – фыркнула Тоня. – Масляное масло! А что, масло бывает не масляное?

– Масло не масляное не бывает, – возразил дядя Кузьма, – а вот невеселое веселье бывает. Ну, да молода еще…

И пошел было из коровника, но доярка Аграфена, любившая позубоскалить, остановила его:

– А вот ты-то, дядя Кузьма, оказывается, стар становишься!

Дядя Кузьма приосанился, расправил усы:

– Как, то-есть?

– Да как же: нынче ночью у телятника какой-то неизвестный человек объявился, а тебя и след простыл! Дроздиху-то чуть не до смерти напугал!..

– Какой человек? Еще что сболтнешь! Чудно! Да кабы кто чужой, я бы сейчас задержал!

– Задержал бы! Небось, испугался, под ясли залез!

Дядя Кузьма в недоумении глядел то на Аграфену, то на Прасковью Филипповну. Аграфена от души рассмеялась, и круглые свежие щеки ее сразу заполыхали румянцем. Подошли и другие доярки и подхватили Аграфенин смех – все уже знали, как ночью девушки напугали сторожиху Наталью Дроздову.

– Стареешь, стареешь, дядя Кузьма!

– А ну вас! – отмахнулся дядя Кузьма. – Вам бы только зубы продавать! Пришли, натрещали чего-то. Чудно, право! Пойду-ка лучше спать, это дело вернее будет!

И, надвинув шапку, пошел из коровника.

Прежде чем сесть доить, Катерина несколько раз погладила рыжую корову по спине:

– Стой смирно, Красотка, стой, матушка!