Л. ВОРОНКОВА - БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

И Красотка, которая нервно похлестывала себя хвостом, присмирела.

– Вот так. Вот умница! И кто это сказал, что коровы глупые? И кто это только выдумал?!

Катерина, пока доила Красотку, все время потихоньку разговаривала с ней – Красотка это любила.

У второй коровы, у белой Сметанки, была своя прихоть: ей нравилось во время дойки что-нибудь жевать. Катерина принесла ей клок сена для забавы и положила в кормушку.

Третья, маленькая бурая Малинка, отдавала молоко без капризов. И седая Нежка тоже. Но важная черно-пестрая Краля всегда требовала, чтобы ей почесали за рогами. Бывало, что Катерина спешила и отмахивалась: «Да ну тебя! Почешешь, а потом опять руки мыть! После почешу».

Тогда Краля фыркала, сопела и поджимала молоко.

И Катерина уж не стала перечить: ну, раз любит, чтобы почесали – надо почесать.

Сегодня было, как всегда. Едва Катерина с подойникам зашла в стойло, Краля подставила ей свою лобастую голову широкими красивыми рогами.

Тоня Кукушкина, проходя мимо стойла с полным ведром, покосилась на Катерину узкими черными глазами и неодобрительно покачала головой.

– Уж и разбаловала же ты своих коров, как погляжу! – скачала она. – Ну куда это годится? Крикнула бы на нее хорошенько, да и все!

– Пожалуй, крикни, – весело возразила Катерина, – или идешь от нее с пустой доенкой!

– И не надо баловать!

– И что ж и не побаловать? – улыбнулась Катерина. – И она тоже живое существо. Разве ей ласка не нужна? Тоже нужна.

Тоня пожала плечами:

– Вот еще! Выдумала! Это, наверно, там у вас, на Выселках такая мода – скотину баловством портить!

Прасковья Филипповна, бригадир молочной секции, проходя мимо, осматривая, все ли благополучно в ее хозяйстве.

– А мода, между прочим, неплохая, – обронила она. – Скотину лаской не испортишь.

– Ну да, конечно! – запальчиво возразила Тоня. – Целоваться теперь с ними!..

Ей никто не ответил. В секции наступила тишина, лишь тонкий звон молока о стенки подойников слышался в стойлах.

«Ну, вот и все, – с облегчением подумала Катерина. – Вот и про неизвестного человека забыли…»

Время шло, и дела шли своим чередом. Доярки одна за другой подходили сливать молоко.

– А кто же это в самом деле Наталью-то напугал? – вдруг спросила Прасковья Филипповна. – Узнали или нет?

У Катерины замедлилась дойка, будто руки у нее слегка онемели. В голосе Прасковьи Филипповны слышался холодок, тот самый недобрый, сдержанный холодок, который предвещал большие неприятности.

– Да разве их узнаешь? – возразила Аграфена. – Прибежали да убежали. Да еще, небось, и со смеху потом помирали – вот, дескать, интересную штуку выдумали!

– Ведь в молодости-то все интересно, – тихо добавила пожилая доярка Таисья Гурьянова, – лишь бы что почуднее выкинуть! А мы-то сами бывало…

– Мы – другое дело, – возразила Прасковья Филипповна: – тогда жизнь другая была. Что мы видели? С зари до зари работали, не разгибая спины. А выпадет свободная минута – ну куда? Клубы, что ли, у нас были? Или кино? Или нам лекции читали? Вот и думали тогда, что бы почуднее выкинуть. А уж теперешним-то девушкам так себя вести!.. Жалко вот, что не узнала Наталья, кто там был, – я бы в правление жалобу подала…

У Катерины округлились глаза. Закусив нижнюю губу, она продолжала доить. Вон как дело-то оборачивается! Эх, сколько еще дури иногда появляется в голове! И чего это им с Анкой вздумалось Дроздиху пугать?

Не поднимая ресниц на Прасковью Филипповну, она подошла слить молоко. Подошла и Тоня Кукушкина. И вдруг узкие черные глаза ее блеснули – она тут же заметила красноречивое смущение на простодушном лице Катерины.

– А не спросить ли бы вам насчет ночных-то приключений у Дозоровой? – негромко сказала она Прасковье Филипповне, когда Катерина отошла.

Прасковья Филипповна с укоризной посмотрела на Тоню.

– И все-то ты ищешь, чем бы Катерину зацепить! – сказала она. – Почему?

Тоня повела плечом:

– И не думаю даже! Сами же спрашивали!.. – и отошла, подняв подбородок.

Прасковья Филипповна чуть-чуть омрачилась. Сдвинув светлые брови, она издали глядела на Катерину.

«Неужели она?.. Все равно. Хоть бы и она. Наказывать – так наказывать! Что это за распущенность такая!»

Но Прасковья Филипповна глядела на Катерину и против своей воли любовалась ею, любовалась ее ловкими, спорыми движениями… Она видела, как бурая Малинка лизнула Катерину и как молодая коровка Нежка играла с ней, тихонько поталкивая ее своим тупым, коротким рогом…

«Любят ее коровы… – думала Прасковья Филипповна, и губы ее невольно морщились от сдерживаемой улыбки. – это потому, что она их любит. Скотину не обманешь, нет!.. Доярка всех мер – и по графику впереди и удои по жирности лучше всех… Значит, правильно доит. Усваивает мастерство, наука даром не пропадает… Вот таких доярок и буду подбирать себе на ферму!»

И, уже позабыв, что она только что хотела наказать Катерину, Прасковья Филипповна подошла к ней и ласково спросила

– Как жизнь, Катерина?

– Жизнь ничего! – ответила Катерина. – Жизнь хорошая!

Тоня приостановила дойку, прислушалась.

«Другим бы за такие выходки так-то попало, а Катерине чего нельзя! Чего ж ей будет плохая жизнь? Дали лучших коров, да и удивляются!»

Корова неловко переступила, слегка задев подойник. Тоня ударила ее по ноге.

– Стой! – закричала она. – Дадут одров – надоишь тут стоять и то не умеют!..

Прасковья Филипповна, услышав этот окрик, поморщилась, словно от боли. И снова обратилась к Катерине:

– А как дела?

– И дела ничего! – весело улыбнулась Катерина.

Она была рада поговорить о делах. Она бы и сама подошла к Прасковье Филипповне, если б не боялась, что начнутся разговоры о вчерашнем… Катерина любила и уважала своего бригадира. Прасковья Филипповна сама учила ее ухаживать за коровами, учила доить. Катерина сначала удивлялась – неужели уж она и корову подоить не сумеет, что ее учить надо? Доила же она раньше! Однако посмотрела Прасковья Филиповна, как она доит, села с нею рядом, взяла ее руки в свои, да и показала, как надо доить:

– Кулаками, кулаками надо брать, касатка. Пальцами не много надоишь, у тебя ведь не одна, а семь… И корове спокойнее и выдоишь лучше.

Показала, как надо массировать вымя, чтобы свободнее подступало молоко… Открыла тайну последних молочных струй: именно эти последние струйки молока – самые драгоценные в удое, именно они повышают жирность молока… И Катерина поняла, почему надо додаивать корову до конца, до последней капли, поняла и запомнила на всю жизнь.

– Дела хорошие, – живо продолжала Катерина, – все в порядке. Только вот, тетка Прасковья, ты погляди – что-то Краля у меня сегодня картошку почти всю оставила. Вроде здоровая, глаза светлые, молоко сдала, а картошку есть не стала. Надоела ей, что ли?