Пол Андерсон - Игры Сатурна. Наперекор властителям

— Вашей жене грозила опасность, — объявил я.

— Я понимаю это, — сказал он. Они пожали руки, эти двое. Тем не менее он смог сказать мне, пока она слушала и кивала головой, — Мы оба понимали это. Но мы не могли не думать о нашей планете.

Реро-и-я действительно дали рекомендации заключить этот союз, объединить транспортную сеть, производить обмен товарами и совершать культурный обмен тоже, насколько это возможно. По нашему мнению, это принесет пользу, которая перевесит любые психические травмы, о которых беспокоились некоторые. Мы могли даже предостеречь от неприятного влияния и предложить меры, которые необходимо предпринимать, чтобы избежать его.

И кроме того, о люди Арвеля, никогда не проявляйте жалости к земным существам. Если вы это сделаете, вас ждут печальные последствия. Они так мало знают о любви. И они даже не в состоянии узнать больше.

— И он увидит, что старые планеты изменились, и возникли новые звезды…

Воскрешение из мертвых было таким быстрым, что восстановились даже те слова, которые были у меня в голове, когда я последний раз умер. Только после нескольких ударов пульса необычность этого через мои органы чувств достигла сознания, чтобы напомнить мне, что еще четыре десятилетия и почти девять световых лет проплыли между мной и поэтом.

Световые годы. Свет. Повсюду свет. Однажды мальчиком я провел ночь в лагере, разбитом на зимней вершине горы. И тогда это пронзило меня до мозга костей, — как может кто-то, который сделал подобное, верить в противоположное? — что космическое пространство не темное. Возможно, это и побудило меня, когда во мне родилась потребность узнать об этом, взлететь в небо и выйти за его пределы.

Сейчас я нахожусь в полете и вне пределов привычного неба. Вокруг меня роятся звезды, звезды и звезды, и поэтому для темноты тут нет пространства, и она представляет собой не что иное, как кристалл, который содержит их в себе. Они всевозможных цветов — от цвета молнии, вспыхнувшей в золоте, до темно-розового, но каждый цвет ликующе-резкий. Туманности плавают среди них, как вуали и облака; где умерли огромные солнца, новые миры зарождаются в вихревых потоках. Млечный Путь — холодное течение раздваивается здесь бурлящими массами галактического центра, а там — открывается сияние в направлении к бесконечности. Я напряг свое зрение и проследил за спиралью нашего соседнего водоворота за полтора миллиона световых лет отсюда до Андромеды.

Земля — это небольшая светящаяся точка на горизонте Геркулеса. Самый яркий — Сириус, чье бело-синее свече ние отбрасывает тени на арматуру и ниши моего корпуса. Я поискал и нашел его приятеля.

Это было сделано не с помощью оптических приборов. Карлик, который едва обошел гиганта вокруг, терялся в его блеске. То, что я увидел различными сенсорами, было рентгеновское излучение, то, что я учуял, было острое дыхание нейтронов, смешанное с ветерком, который струился от великана; я купался в замысловатой игре силовых полей, балансируя, содрогаясь, когда они ласкали меня; я слушал резкие звуки волынки и звуки ее басовой трубки, бормотание и напевы Вселенной.

Сначала я не слышал Корину. Если бы я не поспешил оставить Киплинга в обмен на эти небеса, тогда я должен был бы оставить их для нее. Впрочем, это и простительно. Я должен был тотчас же убедиться, насколько возможно, что нам не грозит никакая опасность. Вероятно, не грозит, или же автоматы возродили бы нас к существованию до установленного момента. Но автоматы могут судить только о том, для чего они предназначены и запрограммированы людьми за девять световых лет до этой загадки, людьми, которые, скорее всего, уже обратились в прах, точно так же, как Корина и Джоэл уж точно прах.

— Джоэл! Джоэл! — звала Корина внутри меня. — Ты уже здесь?

Я открыл свои внешние сканеры. Ее принципиальное тело, которое вмещало принципиальный мозг, было в движении, тщательно проверяя каждую его частичку после сорока трех лет смерти. В тысячный раз красота этого вместилища сознания захватила меня. Ее тускло сияющая форма была только отдаленно схожа с человеческой, так, как абстрактная скульптура может походить на человека на далекой-далекой Земле: те же несколько рук, например, или голова, аналогичная стрекозиной, которая вовсе и не голова в прямом смысле этого слова — она тут только выполняет определенную функцию. Но нечто в изящности и в грации движений напоминало Корину, которая теперь — прах.

Она еще не вошла в контакт ни с одним из вспомогательных специальных тел вокруг нее. Вместо этого она подсоединилась к одной из моих коммуникационных цепей.

— Привет! — передал я довольно неуверенно, поскольку, несмотря на исследования, эксперименты и возбуждение, все еще было трудно осознать, что мы действительно приближаемся к Сириусу, — Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. Все в порядке?

— Насколько могу судить. Почему ты не пользуешься голосом?

— Пользовалась. Ответа не было. Я даже орала. Никакой реакции. Поэтому я и подключилась.

Радость моя померкла от замешательства.

— Прости. Я, ну, я думаю, что был несколько возбужден.

Она прервала связь, поскольку это не было идеально удобно и сказала:

— Что-то экстраординарное?

— Ты не поверишь, — ответил я через свой микрофон. — Посмотри.

Я привел в действие экраны, показывающие вид снаружи.

— О-о-о-о! О Господи! — выдохнула она. Да, выдохнула. Наши искусственные голоса копировали те, которые когда-то были в наших голосовых аппаратах. Голос Корины был хрипловатым и музыкальным, слушать, как она пела на вечеринках, было сплошным удовольствием. Друзья частенько уговаривали ее, чтобы она принимала участие в любительских спектаклях, но она всегда говорила, что у нее нет ни времени, ни таланта.

Возможно, она была права, хотя, знает Бог, она обладала способностями ко множеству других вещей: к астрономической инженерии, рисованию, приготовлению пищи, шитью нарядной одежды, проведению праздников, к игре в теннис и покер, походам по холмам, к обязанностям жены и матери в ее первой жизни. (Ну, мы оба здорово изменились с тех пор.) С другой стороны, эти ее выражения, когда она увидела звезду перед собой, сказали все, что я не сумел выразить.

С самого начала, когда первые ракеты с ревом выходили на орбиту, некоторые называли астронавтов кучкой заурядных людей, если не хуже, и несомненно, в определенном отношении, это было правдой. Но я полагаю, что это в основном из-за того, что нам просто не хватает слов в присутствии Вечности.