Марина Дяченко - Утопия

Один только старик приветливо здоровался с Лидкой, седой плешивый старик с первого этажа, тот самый, что курил сейчас у подъезда. Курил и кашлял.

Лидка поздоровалась, и старик ответил, и она в который раз удивилась, как в этом немощном уже теле помещается глубокий бас – голос не старческий, а в высшей степени мужской, красивый и даже волнующий.

Она отперла дверь своим ключом. Со свекровью они не разговаривали, наверное, уже года три; Клавдия Васильевна жила отдельно, запирала свою комнату на замок и злословила – Лидка точно знала – о своей скверной невестке всюду, где только удавалось завести разговор. От ближайшего хлебного магазина и до Совета министров, где вдова Андрея Зарудного теперь занимала какую-то маловразумительную, но весьма выгодную должность.

Однажды в Лидкино отсутствие Зарудная перенесла портрет мужа из его кабинета к себе в комнату. И Лидка не смогла добиться возвращения портрета на законное место – вдова в который раз продемонстрировала ей свое исключительное право на память об Андрее Игоревиче. Хорошо, что у Лидки был еще фотопортрет, тот самый, который так удобно ложится на стол под оргстекло…

В гостиной толстым слоем лежала пыль. Клавдия Васильевна не убирала нигде, кроме своей комнаты да изредка кухни. Лидка механически включила телевизор, по всем программам было одно и то же. «Такая-то школа приняла сегодня столько-то первоклассников. Несмотря на определенные материальные трудности, педагогический коллектив уверен…»

Тоска, подумала Лидка. И это называется современным телевидением?!

«Продолжают работу институты повышения квалификации для работников дошкольных учреждений. Молодое поколение воспитателей сплошь и рядом сталкивается с собственной некомпетентностью, поскольку воспитателям не хватает образования… стать педагогом… и проблема будет обостряться с каждым годом, по мере усложнения программы. По-прежнему актуальны центры переориентации работников вузов, уволенных по сокращению штатов… для работы с младшими школьниками. Работники музеев, люди с гуманитарным образованием…»

Лидка поморщилась и переключила программу.

«Третий городской лицей объявляет о прекращении конкурсного приема в первый класс. Родителям детей так и не ставших учениками лицея, не стоит отчаиваться. В будущем учебном году будет объявлен конкурс в первый и второй…»

Лидка кисло усмехнулась. Знаем мы цену этим конкурсам. И кто в них соревнуется, тоже знаем.

Она переключила канал еще раз. Ей хотелось чего-нибудь громкого и веселого, клипа хотелось, ну неужели в честь первого дня учебы не пустят ни одной НОРМАЛЬНОЙ передачи?

С экрана смотрел широколицый мужчина из поколения Лидкиных родителей. Очень загорелый, не по возрасту морщинистый, с неопределенного цвета глазами, убежавшими куда-то по самый лоб.

– …оставить армию и заняться политикой? – спросили из-за кадра.

– Мне кажется, я много сделал для армии. Я стал генералом в тридцать пять лет… Но армия в условиях мирного времени, современная армия, уже не дает мне места, чтобы сделать больше. Моя победа на выборах – закономерность, но это только первый шаг. Я хотел бы, чтобы люди, отдавшие за меня свои голоса…

Мужчина говорил с трудом, заученный текст никак не ложился ему на язык. Лидка печально вздохнула и подняла пульт. В чем прелесть телевизора? Так легко можно заставить замолчать любого из политиков, да хоть самого президента.

Камера отъехала, пропуская в кадр длинный стол с выводком микрофонов, и людей, сидящих по обе стороны от рожающего слова генерала. Лидка выключила было телевизор, но тут же разинула рот и включила его снова.

Нет, не ошибка. По правую руку от генерала сидел, сосредоточенно кивая головой, Игорь Рысюк собственной персоной. Светлый элегантный костюм, интеллигентное тонкое лицо – рядом с ним генерал казался просто корягой, притащенной натуралистами из лесу да так и не дождавшейся шлифовки.

Ну надо же!

Лидка выключила телевизор. Бросила пульт в мягкое кресло, прислушалась – кажется, свекрови не было дома. Тоже празднует первый день учебы?

В кабинете, по старой памяти именуемом «кабинетом отца», помигивал красным автоответчик нового телефона. Предчувствуя неприятность, Лидка нажала на маленькую и упругую, как прыщ, кнопку.

– Добрый день, господа Зарудные. Это говорит такой Рысюк, если вы помните. Я был бы благодарен, если бы кто-нибудь из вас перезвонил по номеру…

– Легок на помине, – сказала Лидка вслух.

Еще в лицее она подметила, что события, как правило, ходят табунами. И если есть новость, жди другой, третьей и так далее.

– И это твоя квартира?

Рысюк кивнул.

Крохотная комнатушка была оборудована по первому разряду. Вычислительная машина, видеоцентр, телефоны, совсем как когда-то в кабинете Зарудного.

– А ночуешь ты где? – ехидно спросила Лидка.

Рысюк внимательно на нее посмотрел. Усмехнулся:

– На диване.

Лидка запнулась.

– А… это самое, жена, дети? У тебя вроде жена была?

Рысюк кивнул на стол. Под экраном монитора лепились одна к другой три фотографии – на первых двух были два толстых голых младенца, вперившие в пространство бессмысленные глаза: мальчик и девочка. На третьей, совсем свежей, стояли рядом щекастая первоклассница с цветами и кругленький угрюмый пацан в коротких штанишках.

– А… в кого они такие… – Лидка чуть было на спросила «толстые», но вовремя опомнилась. – В кого они такие крупненькие?

– В жену, – коротко ответствовал Рысюк.

Лидка снова глянула на фотографии. На всякий случай оглядела весь стол – нет, женского фото нигде не наблюдалось.

– Как Слава? – отрывисто спросил Рысюк. – Работает?

Лидка кивнула без энтузиазма.

– А ты, говорят, увольняешься?

Лидка подняла на него глаза:

– А ты откуда знаешь?

– Разве это тайна? – Рысюк снисходительно усмехнулся.

– А, я и забыла, что ты серым кардиналом заделался, – сказала Лидка как бы в шутку.

Шутки не получилось. Рысюк смотрел внимательно, теперь уже без улыбки, и под взглядом его неподвижных светлых глаз Лидке сделалось не по себе.

– Почему ты оставила науку?

– Не твое дело, – сказала она, пытаясь придать разговору тон веселой школьной пикировки.

Рысюк помолчал. Предложил почему-то шепотом:

– Кофе хочешь?

– Ага, – сказала она после паузы.

– Пошли варить…

Кухня, в отличие от комнаты, носила на себе все следы холостяцкого быта. Стол был покрыт, будто круглой чешуей, застарелыми отпечатками кофейных чашек. В раковине аккуратной стопочкой стояла немытая с вечера посуда.

– Лида, тут наклевывается интересная перспектива. Я хотел поговорить с тобой… и со Славой.

– Так со мной или со Славой? – спросила она, пальцем проверяя чистоту табуретки.