Павел Виноградов - Странные существа (сборник)

И ведь сперва всё так и было, как задумал злодей Тич. Парни горланили и пили на островке, и ром всё больше вымывал из них людей. Потом кто-то выругался, кто-то ответил, завизжала выходящая из ножен сталь, пролилась кровь… И тут меня что-то словно толкнуло.

Я сидел в сторонке и, привалившись к чуть менее горячему, чем весь остальной мир, камню, потихоньку потягивал из бутылки. Нога болела, словно её уже зажаривали в аду. Возможно, так оно на самом деле и было. Но когда зазвенели клинки, я резво вскочил. Даже боль вроде прошла. Я опирался на саблю в ножнах, а другая, обнажённая, была у меня в правой руке.

– Джентльмены! – рёв мой был крепок, как в былые дни под штормом или орудийным огнём. – Мы все очень плохие христиане, не читавшие Библию. Мы бесчестные и кровожадные животные, и всех нас рано или поздно ждёт петля, а за ней геенна огненная. Да и поделом нам. Но пока ещё черти не разодрали нас, мы живём в этом проклятом мире и желаем в нём выжить. Вы ведь хотите жить?

Уж не знаю, откуда во мне взялись все эти слова, но ребята молчали и, приоткрыв рты, внимали им, а на последний мой вопрос дружно заорали:

– Да!!

– А коли хотите, – продолжал я, – нам надо перехитрить этого грязного старого чёрта, капитана Тича, который хихикает и думает, что мы тут перережем друг друга, чтобы у его банды не осталось работы. Но мы проведём его за нос, его, ром и самого дьявола! Мы будем сидеть на чёртовом Сундуке Мертвеца, мы будем лакать ром и орать песни. Но будем прокляты, если обнажим наши сабли чтобы убить кого-то из ближних! Мы и так слишком много убивали. Пусть покоятся наши жертвы, мы больше не прибавим к ним новых. Я всё сказал, а если кто-то с этим не согласен, он будет иметь дело со мной.

– Ну что, джентльмены, – я обвёл взглядом перекошенные безумием и жаждой рожи моих дорогих братьев, – кто-нибудь желает иметь дело со стариной Билли Бонсом?

Никто, конечно, не желал. Я был на одной ноге, но это ничего не меняло – я чувствовал в себе силы для драки. И все помнили ходившие про меня россказни, например, как я первым прыгнул на борт испанской бригантины, а в это время наш шлюп оторвало от неё, и я оказался среди пары десятков матросов и торговцев, жаждущих сорвать с меня шкуру. И когда ребятам всё-таки удалось вторично зацепиться за бригантину, они обнаружили меня с окровавленной саблей над горой трупов, а оставшиеся испанцы сбились в трусливую кучу на корме. Могу сказать, что всё это очень близко к правде.

Вот так я объявил о нашем банкротстве, и так с тех пор мы и жили. Я не знаю, как долго – мы не считали дни. Ночь приносила тяжкий пьяный сон, наполненный смертью и ужасом. До восхода солнца по моему приказу мы растягивали на песке просолённые матросские куртки, на которые оседала роса. Мы слегка размешивали её с морской водой и ромом и делили поровну – я сам наблюдал, как это происходит. На несколько капель больше доставалось совсем плохим – Луи Ароту, Биллу Джуксу, получившему на прощанье от Тича шесть дюжин кошек в уплату старых долгов, и Полу Грейпсу, который, зашибив в камнях спину, еле таскал ноги. А ещё мы ловили чёрных крабов, похожих на огромных тараканов. На вкус они были омерзительны, но мы поедали их с жадностью.

Потом мы разбредались кто куда. Одни оставались на пляже, поближе к ящикам. Пляж ведь был единственным местом на этом клочке суши, где можно расположиться с хоть какими-то удобствами. Кого-то несло к камням на вершине холма – им всё казалось, что там прохладнее. Другие в поисках одиночества продирались сквозь заросли колючего бурьяна, и, найдя местечко посвободнее, валились без сил. Но все забирали с собой бутылки, сколько могли унести.

Весь день снаружи нас сжигало солнце, а изнутри ром. Наши истощённые тела впитывали яд без остатка, мы даже не могли сблёвывать его, как постоянно случалось первое время. Мы знали, что скоро умрём, и ждали этого с отрешённой обречённостью. Но смерть не торопилась. Вокруг, куда ни кинь взгляд с Сундука Мертвеца, сиял смертельный Сундук Дейви Джонса, терпеливо ожидающий нас. Казалось, нет ничего легче, чем зайти в океан поглубже и нырнуть. Там мокро, темно и прохладно, там перестанет мучить жажда. Но ни один из нас не пожелал такого избавления. Не спрашивайте меня почему, я не знаю.

В какой-то момент, когда солнце выжрало мой мозг более чем наполовину, мне стало казаться, что этот Сундук Мертвеца – единственное, что даёт мне… я не знаю, что такое надежда, но, может быть, оно то самое и есть. Может быть, ром для нас тоже лишь средство? Может быть, он нам нужен затем, что приносит муки, которые прекратит только смерть? Наверное, я всё же сошёл с ума.

Тогда-то к нам и стали приходить мертвецы. То тут, то там возникали нелепые, невозможные здесь фигуры, мужчины и женщины. У одних шкура отваливалась клочьями, другие вообще сверкали голыми костями. Но они ходили, смеялись нам в лицо, дразнили и лакали наш ром. Первое время мы кидались на них с саблями – ведь запрет мой касался только убийства ближних, а не чудищ, хозяин которым чёрт. Но нельзя убить уже убитых, а выпитый ими ром словно бы никуда и не девался. Напротив, казалось, его становится всё больше, словно он сам был океаном, алчущем поглотить нас. И мы перестали обращать на мертвецов внимание – ведь они не кусаются.

Да, да, всё это были призраки убитых нами людей. Но если они думали нас напугать или заставить страдать, то просчитались – мы уже были перепуганы до смерти и страдали беспредельно. Одно время вокруг меня увивался задушенный мной на «Авантюре» кок, чья голова потешно подскакивала на шее. Он подвывал и щерился мне в лицо мёртвой улыбкой. А я глотал ром и глядел в океан. Потом приходила вереница французов. Как-то мы гнались за торговцем, он защищался, и меня это почему-то очень разозлило. Может быть потому, что я с утра не имел во рту ни капли рома. После того, как мы взяли их, я построил на палубе всех оставшихся в живых – сорок восемь человек, и сам зарубил каждого. А потом нашёл в капитанской каюте прекрасный ямайский ром и одним духом высосал бутылку. Теперь нашинкованные лягушатники таскались передо мной, кое-кто держал под мышкой отрубленные головы. Но я глотал ром и смотрел в океан. И много ещё таких приходило, но лишь малютка-креолка, дочь асьендеро из Гондураса, очередная «жена» Тича… Я перерезал ей глотку, потому что не мог допустить, чтобы над этим ребёнком глумилась толпа мерзавцев. Кстати, с тех-то пор Чёрная Борода и затаил на меня злобу. Но может быть, она не хотела умирать, может быть, хотела жить несмотря ни на что… Я не желал вспоминать её, глотал ром и глядел в океан.

А потом я отвёл взгляд и вот, передо мной сам капитан Эдвард Тич, и глаза его сияли адовым пламенем.

– Здравствуй, шкипер Бонс, – прохрипел он.