Дэн Уэллс - Партиалы

— Данные, — сказала Кира. — «Объединение» и данные — очень высокотехнологичные термины [10] В оригинале «links» и «data» — распространённые в IT-индустрии понятия. .

— Вчера ты назвала меня биороботом, — сказал Сэмм. — Это не так уж неверно. Он улыбнулся, первый раз за всё время, осознала Кира, и также улыбнулась в ответ. — Я не понимаю, как вы, люди, вообще функционируете и развиваетесь и не удивляюсь, что вы проиграли войну.

Эти слова зависли в возухе облаком яда, убивающего всякую надежду на продолжение разговора в дружеском ключе. Кипа отвернулась к экрану, пытаясь сдержаться, не начать кричать на Партиала. Настроение Сэмма также поменялось, он казался… задумчивым.

— Я работал на шахте, — сказал он мягким голосом. — Вы создали нас, чтобы выиграть Изоляционную войну — мы сделали это. Потом мы вернулись домой, в США. Правительство обеспечило нас работой, но шахта есть шахта. Я не был рабом, нет: всё было организовано надлежащим образом, гуманно и полностью законно, — продолжил Сэмм. — Но мне не нравилось. Я пытался найти другую работу, но никто не хотел нанимать партиала. Я пытался получить образование, повысить свою квалификацию, но ни одно учреждение образования не приняло меня. Мы не могли уйти из трущоб, в которые засунуло нас правительство, так как заработанных нами средств едва хватало, чтобы сводить концы с концами. А если бы и хватило, то никто бы нас не принял — кому хочется жить по соседству с искусственными людьми?

— Поэтому вы восстали.

— Мы ненавидели вас, — сказал он. — Я ненавидел вас, — он посмотрел ей в глаза. — Но я не хотел геноцида. Никто из нас не хотел.

— Но кто-то же захотел, — произнесла Кира. Ее голос был хриплым от сдерживаемых слез.

— И вы потеряли связь с прошлым, — сказал Сэмм. — Я совершенно точно знаю, каково это.

— Нет, не знаешь, — прошипела Кира. — Говори все, что угодно, но не смей произносить такого. Мы утратили наш мир, мы утратили наше будущее, мы потеряли наши семьи…

— У тебя забрали родителей, — просто сказал Сэмм. — Мы убивали наших, когда убивали вас. Насколько бы тебе ни было больно, тебе не приходится терпеть еще и чувство вины.

Кира прикусила губу, пытаясь разобраться в своих чувствах. Сэмм был врагом, и все же ей было жалко его. Его слова разозлили ее до безумия, но теперь она почти чувствовала себя виноватой из-за этого. Она сглотнула, и выдавила из себя ответ, который был частично обвинением, частично — отчаянной мольбой о понимании:

— Поэтому ты говоришь мне все это? Потому что ты испытываешь угрызения совести из-за того, что вы убивали нас?

— Я говорю тебе все это потому, что ты должна понять, что найти исцеление — недостаточно. Война была опустошающей, но проблемы начались задолго до нее.

Кира покачала головой, ее слова выходили даже жестче, чем она ожидала.

— Не говори мне того, что я и так знаю. — Она отстранилась от него и вернулась к работе.

— Это система связи, — сказала Кира. Был ранний вечер, и так как она уже пропустила обед она решила присоединиться к Маркусу на ранний ужин. Он принес суши, купленные у уличного торговца, и они ели вместе в пустой комнате на третьем этаже, далеко от всей суеты и шума. Она взяла немного суши, проглотила и продолжила говорить. Ее разговор с Сэммом так и не давал ей покоя, бередил задворки её сознания, выдавая новые идеи, мысли и аргументы, но она заставила себя игнорировать эти мысли: — Система химических коммуникаций, как и с муравьями, в миллион раз сложнее. Представить себе возможность говорить с людьми, просто выдыхая. Ты не сказал ни слова, а узнал абсолютно всё.

— Я не могу представить тебя немой, — сказал Маркус. — Я думаю, ты бы сошла с ума в первую очередь, не произнеся не единого слова.

— Ха-ха, — закатывая глаза, сказала Кира.

— Итак, ты хочешь сказать, что это работает?

— Ну, я не могу сказать, что именно они могут «говорить» посредством химических соединений, я распознала по крайней мере 20 различных феромонов. Но, будь их хоть в 10 раз больше — всё равно получился бы немыслимо маленький «запас слов». Если, допустим, один из них «прокричит», что он ранен — остальные немедленно узнают об этом, причём они также будут знать, где его найти. Мы не имеем подобного чувства, а для Партиалов оно является буквально второй натурой. Можешь ли ты себе вообразить, каково это — быть отрезанным от такого? Должно быть, Сэмм чувствует себя даже более одиноким, чем… — Кира снова задумалась о словах Партиала, о том, что он называл человечество своим родителем, каково ему было там, на огромном пространстве Америки, пустом и тихом? — Им одиноко, Маркус. Это трагично, не находишь?

— Тогда как хорошо, что есть ты, чтобы присматривать за ним, — сказал Маркус. — Я бы так не хотел, чтобы наш бедный Партиал чувствовал себя одиноко.

— Я не это имею в виду, — произнесла Кира. — Просто мне нравится этим заниматься, Маркус. Ты же тоже врач; я думала, ты поймешь, почему это так здорово. Дело не в Сэмме, дело в…

— О, значит, вы, ребята, теперь на ты? — он попытался преподнести это как шутку, но Кира знала, что он чувствовал на самом деле. Она знала Маркуса слишком хорошо. — Я шучу, Кира. Но если говорить серьезно, он — Партиал. Самый главный враг человечества, помнишь?

— Об этом я и пытаюсь тебе сказать. Я больше не уверена, что они все еще наши враги.

— Это он тебе сказал? — он посмотрел на Киру, совсем как Сенаторы, — как если бы она была слабоумной. — Он одинок, и он в плену, и поэтому тебе его жалко. Но он пытался убить тебя — не только во время Раскола, но даже на прошлой неделе, на Манхэттене — он пытался застрелить тебя. Он — солдат вражеской армии, военнопленный, и, если он освободится, кто знает, что он станет делать, что он совершит в отношении тебя и всего города.

— Я понимаю все это, — сказала Кира. — Я понимаю. Но ты не общался с ним — он разговаривает не как монстр. Он… не производит впечатление монстра.

— Два дня назад он был предметом твоих исследований, — сказал Маркус. — Предметом эксперимента. За два дня до этого он был безликим врагом, которого ты была готова убить и расчленить для изучения. Ну а два дня спустя, как знать, кем он для тебя станет? Другом?

— Я совсем не об этом.

— Через три дня он будет мертв. Я знаю тебя целую вечность, Кира, и я ясно вижу, к чему это все приведет. Сначала тебе жалко его, потом ты привяжешься к нему, а затем, когда он умрет, это разобьет тебе сердце, потому что ты считаешь, что должна спасти всех и каждого. Это как с новорожденными — ты чувствуешь персональную ответственность за каждого, когда они умирают. Партиал всего лишь предмет исследований, но он все тебе усложняет. Он достаточно умен, чтобы говорить тебе то, что ты желаешь услышать. Я только имею в виду, что тебе не следует слишком привязываться к нему.