Дэн Уэллс - Партиалы

— Вы меня не слушаете! — звук собственного голоса шокировал Киру. — Если умрет Сэмм, то и мы все умрем, пусть не сегодня, но умрем неизбежно, только тогда мы ничего не сможем с этим поделать.

— Вы одержимы, — сказала Делароса. — Пусть и благородным порывом, но все же одержимы, и это опасно. Мы не позволим этой навязчивой идее уничтожить человеческую расу.

— Это вы будете теми, кто уничтожит ее, — произнесла Кира. В глазах у нее защипало от подступающих слез.

— Я же говорила вам, — сказала Сенатор Кесслер, — каждый раз одно и то же. — Она взглянула на Киру. — Ты говоришь, совсем как Хочи, и как Голос — из вас просто хлещет эта необоснованная, сеющая раздор чепуха.

Кира пыталась хоть что-нибудь произнести, но слова застряли у нее в горле.

— За вашей работой будущее, — мягко сказал Мкеле. — За нашей — настоящее. Я говорил вам раньше, если наши с вами цели вступают в конфликт, приоритет за нами. Нападение Голоса на Ист Мидоу неизбежно и вопрос в том, сколько сражений мы выдержим. Прежде, чем мы что-то предпримем, Партиал должен быть уничтожен.

Кира взглянула на Сэмма; как обычно, его лицо было бесстрастным, но она видела, что он знал, что его ожидает. Она повернулась обратно к сенаторам:

— Вот просто так? Без всякого суда, или слушания, или…

— Слушание было четыре дня назад, — сказал Уейст. — Вы были на нем, и вы слышали наше решение.

— Вы дали нам пять дней на исследования, — сказала Кира. — Прошло только три.

— Лаборатория разрушена, — произнес Скоусен. — А вместе с ней — и большая часть ваших работ. Ваше состояние не позволит вам продолжить исследования, а сохранившихся данных недостаточно, чтобы их закончил кто-то другой. В любом случае, не вовремя.

— Тогда позвольте нам воспользоваться другой лабораторией, — предложила Кира. — Должно же где-то еще быть необходимое нам оборудование. Все, что нам нужно, — это время. Ведь даже начальный срок в пять дней был выбран произвольно.

— Дать вам еще время — и пренебречь риском спровоцировать еще больше нападений в дальнейшем? — спросила Делароса. — Я категорически против.

Хобб чуть наклонился вперед:

— Тот план, над которым мы раздумывали, все же позволит нам…

— Тогда отпустите его на свободу, — внезапно сказала Кира. Она нервно сглотнула, наблюдая, как глаза сенаторов сощурились и потемнели, и продолжила, пока они не начали возражать: — Он не сделал ничего, что причинило бы нам вред, он даже помог с исследованиями. Нет ни одной причины, по которой нельзя позволить ему жить.

— Это что, шутка такая? — прошипела Кесслер.

— Это послужит вашей цели, — сказала Кира. — Вы хотите, чтобы он исчез. Он исчезнет. И, по крайней мере, это поможет уменьшить вероятность ответных действий Партиалов.

Скоусен и Кесслер нахмурились, а Уейст покачал головой:

— Вы в самом деле думаете, что это принесет нам пользу?

— Конечно, она так думает, — сказал Мкеле. — Она идеалистка.

— Она ребенок эпидемии, — сказал Кесслер. — У нее развилась привязанность к этой вещи, но она понятия не имеет, что Партиалы на самом деле из себя представляют.

— А вы знаете? — спросила Кира. Она попыталась встать, задохнулась от боли, потом откинулась назад и повернулась в кресле: — Вы сражались с ними одиннадцать лет назад — одиннадцать лет. Разве нельзя предположить, что что-то могло измениться?

— Вы не можете верить всему, что оно говорит, — сказал Мкеле.

— Он солдат, а не шпион, — сказала Кира. Она повернулась, чтобы взглянуть на него; она боролась в этот последний момент, решая для себя раз и на всегда, может ли она ему доверять. Был ли он честен эти последние несколько дней или он все-таки монстр, каким его представляют сенаторы.

Внешне спокойный, он смотрел на нее, но все же ему не совсем удалось скрыть свою нервозность, свою решимость. Свою надежду. Она снова посмотрела на сенаторов и заговорила решительно:

— Сэмм столкнулся с пленом и пытками, совершаемыми людьми, чью расу он хотел бы видеть уничтоженной, но он прошел через это без слез, без жалоб, ничего не прося. В нем не было ничего, кроме силы и решительности. Если остальные Партиалы хотя бы наполовину такие же разумные, как он, у нас мог бы появиться шанс…

— Моя миссия — миссия мира, — произнес Сэмм твердым и уверенным голосом. Кира повернулась к нему, в глазах ее снова стали образовываться слезы, а Сэмм выступил вперед настолько, насколько ему позволили цепи. Сенаторы молчали. — Я и мой отряд были на Манхэттене, потому что направлялись сюда, чтобы поговорить с вами. Мы шли, чтобы предложить перемирие.

— Ложь, — огрызнулась Кесслер.

— Это правда, — сказал Сэмм. — Нам нужна ваша помощь.

«Но почему?» — подумала Кира. — «Мы сможем доверять вам только после того, как вы скажете — почему».

Он смотрел на Киру минуту, приковав ее взглядом, потом повернулся к сенаторам и выпрямился. Вся его фигура и осанка выражала достоинство и гордость:

— Мы умираем.

Глаза Киры распахнулись; вся комната в шоке погрузилась в молчание.

— Как и вы, мы не можем размножаться, только в нашем случае бесплодие было сделано частью ДНК — что-то вроде страховки, чтобы мы не вышли из-под контроля. Никогда раньше нас это не волновало, ведь мы не стареем, а, значит, находимся вне опасности вымирания. Но, очевидно, здесь мы оказались не застрахованы.

Доктор Скоусен первым обрел дар речи:

— Вы… умираете? Все вы?

— Мы узнали, что когда ПараДжен создавали нас, они запрограммировали в нас срок годности, — сказал Сэмм. — В двадцать лет запускается процесс, который инициирует наше старение, мы сохнем и умираем в течение нескольких недель, а то и дней. Это не ускоренное старение. Это распад. Мы гнием заживо.

У Киры почти закружилась голова. Значит, это и была та тайна, которую он не отваживался сказать — что у Партиалов, совсем как людей, был таймер, отсчитывающий отпущенное им время. Поэтому они и хотели заключить перемирие. Кира была слишком шокирована, чтобы шевельнуться; она глядела на сенаторов, пытаясь угадать, что те думали. Кесслер улыбалась, но Хобб и Уейст, приоткрыв рты, потрясенно уставились на Сэмма. Делароса выглядела так, будто готова была заплакать, но Кира не была уверена, слезами ли радости или горя. Уейст что-то бормотал себе под нос и, казалось, сам почти не замечал этого. Лицо Мкеле приобрело каменное выражение; он молчал.

— Они умирают, — сказала Кесслер, и Кира почти отпрянула, услышав злобное веселье в голосе женщины. — Вы понимаете, что это означает? Первых Партиалов создали на третий год Изоляционной войны, а это было… за десять лет до Войны с Партиалами — двадцать один год тому назад. Первая волна гибели должна была настигнуть их прошлой зимой, а у самых молодых из них осталось, получается, сколько? Два года? Три, в лучшем случае? А потом они исчезнут — навсегда.