Дэн Уеллс - Фрагменты

— Тогда мы будем ждать столько, — сказал Вульф, — сколько потребуется.

Маркус задавался вопросом, сколько людей здесь и дома погибнет, пока они будут ждать.

Доктор представилась Диадемой, но больше ничего не сказала. Ее недружелюбие к Маркусу и остальным было осязаемым, и, казалось, причиной этому стало не только то, что они заняли ее место в очереди к Тримбл. В добавок в комнате постоянно присутствовали вооруженные Партиалы, а угроза неизбежной партиалской войны все увеличивалась. Давление неизменно нагнеталось, как в скороварке. Маркус беспокоился, что, если они в скором времени не сумеют поговорить с Тримбл, солдаты взорвутся.

Минуты растягивались в бесконечность. Каждый раз, когда часы звенели, отсчитывая время, ожидающие закатывали глаза или вздыхали. Когда открывалась дверь, все головы поднимались, чтобы посмотреть, не пришел ли их черед увидеться с Тримбл. Солнце описало над стеклянным потолком широкую дугу. Солдаты-Партиалы постоянно входили и выходили из комнаты, шепотом тревожно переговариваясь. О чем, Маркус мог только гадать. Ни одна из его догадок не была радостной.

Командующий Вульф сходил с ума от безделья. Он ходил туда-сюда и безрезультатно пытался выспросить у охранников-Партиалов, что происходит. Те даже не подпускали его к себе, сначала отмахиваясь от него руками, а затем, если он продолжал настаивать, винтовками.

Деятельность вокруг становилась все более активной, и напряжение в комнате напоминало Маркусу злого духа, горячего и разгневанного. Он решил еще раз попытаться поговорить с Диадемой и спросил у нее, что происходит, но та лишь уставилась на солдат с тем выражением на лице, которое, как Маркус начал понимать, было у Партиалов хмурым.

— Они готовятся к сражению, — сказала наконец Партиалка. — В Уайт-Плейнс идет война.

— Но все силы Морган на Лонг-Айленде, — произнес Маркус. — С кем они воюют?

Диадема отказалась отвечать.

Когда начала приближаться ночь, Маркус отчаялся вообще когда-нибудь увидеть Тримбл и поклялся, что не заснет и не пропустит свой шанс посреди ночи. Он занял себя тем, что рассматривал различную технику в комнате — вещи столь загадочные, что он едва их узнавал, но Партиалы, очевидно, использовали их каждый день. На краю одного стола он обнаружил небольшой пластиковый брусок и взял его в руки, уверенный, что знает его название, однако у него никак не получалось вспомнить, что это. Он не сомневался, это что-то из его детства, но что?

Брусок был покрыт кнопками, и Маркус ради эксперимента нажал на несколько из них, но ничего не произошло. Диадема наблюдала за ним оценивающим взглядом злого насекомого.

— Вы хотите что-нибудь посмотреть? — спросила она наконец.

— Нет, спасибо, — ответил он. — Я пытаюсь понять, что это такое.

— Я об этом и говорю, — сказала она. — Это пульт, им управляют головизором.

— Я знал, что уже видел такие, — произнес Маркус. — В большинстве домов в Ист-Мидоу были настенные комплексы, воспроизводящие голоса и движение. Я не видел пульта ручного управления с тех пор, как был ребенком.

— У меня есть настенное крепление дома, — сказала Диадема, и Маркусу показалось, что она не прочь вступить в беседу. Он обратил на нее все свое внимание. — Но гостиная такая большая, и, когда людей много, сенсоры сбиваются при использовании только голосовых пультов и пультов движения. Забавно работать с этими старыми примитивными штуковинами, но, наверное, главное, чтобы была польза.

— То, что вы называете примитивным, я считаю футуристическим, — сказал Маркус, по-прежнему глядя на пульт. — У вас есть атомная электростанция, которая вырабатывает для вас больше энергии, чем необходимо. У нас же только горстка солнечных панелей, которых едва хватает для обеспечения электричеством госпиталя. У моей подруги есть музыкальный плеер, но я двенадцать лет не видел работающего головизора. — Он встал, осматривая комнату в поисках проектора. — Где он?

— Вы стоите в нем.

Диадема поднялась и забрала у него пульт, указывая им на стеклянный потолок. После одного нажатия стекло потускнело, так что через него больше ничего не было видно, а еще одно нажатие зажгло в центре между диванами яркий голографический туман, спроектированный сотнями крошечных огоньков решетки потолка.

Маркус и Диадема стояли посреди слегка колеблющегося фотонового тумана, в котором туда-сюда лениво перемещались, подобно илу в пруду, иконки видео. Маркус отступил в сторону, чтобы лучше видеть. Когда он узнал одну иконку, а потом и другую, то улыбнулся, как маленький мальчик. С изумлением он понял, что все названия, которые он узнал, были шоу для детей:

«Дракон Шепоток», «Школа ужасов», «Паровые роботы». Он едва помнил их со времен до Раскола.

Большинство названий обозначали «фильмы для взрослых»: полицейские боевики, мелодрамы, кровавые вторжения пришельцев, которые родители никогда не позволяли Маркусу смотреть. Пока он просматривал меню, вокруг собрались остальные из его группы, настолько же зачарованные. Маркус осознал, что они, должно быть, выглядят нелепо — как толпа деревенщины, с отвисшими челюстями восхищающаяся обыкновенным устройством, — и задался вопросом, не включила ли Диадема головизор лишь для того, что развлечь себя их реакцией. Мгновением позже он понял, что ему все равно. Это была та часть его жизни, которую он потерял, и возможность снова увидеть ее почти разбила ему сердце.

— Что вы хотите посмотреть? — спросила Диадема.

Первым порывом Маркуса было включить «Шепоток», его любимый детский мультик, но солдаты стояли рядом, и он почувствовал себя немного глупо. Он выискивал в тумане боевик, но не успел выбрать какой-либо из них, как солдат, стоявший рядом с ним, все тот же огромный бык, широко улыбнулся и сказал:

— «Шепоток»! Обожал это шоу.

«Сейчас он солдат, — подумал Маркус, — но, когда наступил конец света, ему было только семь или восемь лет».

Диадема взмахнула пультом, разгоняя голографический туман и захватывая иконку «Шепотка». Внезапно середину помещения заполнила огромная голограмма — над вступительными титрами пролетел милый фиолетовый дракончик.

— Шепоток! — началась музыкальная заставка, и Маркус и солдаты вместе пропели следующую строчку: — Расправь крылья и лети!

Они просмотрели весь эпизод, смеясь и радуясь, возродив на полчаса потерянное детство, но минуту за минутой магия, казалось, улетучивалась. Цвета были слишком яркими, музыка — слишком громкой, эмоции — слишком буйными, а решения — чересчур очевидными. Остались пустота и тошнота, как если съесть слишком много сахара. «По этому я скучал? Неужели старый мир на самом деле был таким?» — только и мог думать Маркус. Жизнь после Раскола была тяжелой, а проблемы, которые вставали перед ними — болезненными, но по крайней мере они были настоящими. Ребенком Маркус долгие часы проводил перед головизором, смотря шоу за шоу, притворство за притворством, банальщину за банальщиной. Эпизод закончился, и, когда Диадема посмотрела на собравшихся, направив пульт на следующую иконку, Маркус покачал головой.