Николай Воронов - Сам
- Название:Сам
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1988
- Город:Москва
- ISBN:5-265-00108-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Воронов - Сам краткое содержание
Известный писатель Николай Воронов впервые выступает с произведением социальной фантастики. Действие романа происходит в вымышленной стране Самии, где правящая военная хунта втайне проводит серию державных опытов, направленных на сверхэксплуатацию трудовых классов и обесчеловечивание общественной жизни. Писательская интуиция и талант провидения помогают автору вскрывать крайне опасные тенденции в области морали и экономики по отношению к отдельной личности и к народу в целом. В этом серьезное значение нового гуманистического философского романа Н. Воронова.
Сам - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
У Фэйхоа была такая воздушно-летучая походка, что Курнопай недавно сказал ей: «У тебя, Фэ, ступни, подбитые ветром!» И вдруг она идет к нему какими-то стальными ногами. Ее руки, обычно пуховей страусового пера, были тяжелы, да еще и хладны, словно она умирала. И Курнопай снял их, почти потерявшие способность двигаться, со своей кудлатой головы, целуя, отогревал дыханием.
— Современность не по нам, — повторяла Фэйхоа. Ей трудно было говорить: немота губ, разбухший язык. — Теперь нет спасения от жизни, пока не вырастим ребенка.
Нежданный голос Ковылко ворвался в телевизионную тишину. Мигом он заставил Курнопая и Фэйхоа забыть о самих себе. Каска сидела справа в углу правительственной ложи, Ковылко — в левом.
— Господин священный автократ, — крикнул Ковылко, — с любовью-то как быть?
Ковылко — бурый берет, увенчанный белой пипкой, ждущие спасения глаза медведя коала, опаленного эвкалиптовым огнем.
Болт Бух Грей — винт шеи, черный каракуль затылка, плечо, вскинутое напряжением, самоуверенность, исключавшая подвох.
— С любовью-то как быть? — переспросил Ковылко и переступил с ноги на ногу.
— Все, что я говорил, пронизано любовью, — ответил Болт Бух Грей. Угловой оператор преодолел растерянность и подал крупным планом полный страстной веры лик автократа.
— Оно с точки зрения вообще… Куда деваться с любовью, ежели берется в учет одна похоть? Под соусом религии этот еще к ней приляпывается — генофонд.
— Наш славный председатель смолоцианки, незачем любовь куда-то девать. Любовь — великолепнейшее из земных чувств.
— Так-то оно так, да получается не эдак. Все же вы, ты пример… Лошади там, племенной жеребец, ты с отцом… Пускай для здорового будущего Самии… Но нельзя все же отношения мужчины с женщиной сводить к случке.
— В случке ничего предосудительного не нахожу. Благородный акт ради продолжения рода потрясающих животных. Вы — горожанин, и судьбы лошадей вас не волнуют. Утрата той или иной конской генерации не менее прискорбна, чем исчезновение с лица земли того или иного племени.
— Никак не втолкую, господин священный автократ. Меня, скажем, назначили бы сегодня выйти на стадион… Прилюдно совесть мешает говорить… Молодую, к примеру, в пару назначили. У ней за миловидность и сложение титул королевы красоты.
— Чернозуб, у тебя губа не дура! — не без умиления сказал Болт Бух Грей. — Это в наших возможностях, — добавил он сочно и оглядел испытующе стадион; оттуда понеслись возгласы одобрения, переросшие в клокочущий утробный рев.
— Вы не дослушали, — попытался пробиться тростниковый голос Ковылко сквозь штормовые валы воплей.
— Ты, Чернозуб, родил, — рявкал Болт Бух Грей в микрофоны, перекрывая мольбу Ковылко, — богатыря Курнопая! Так как нам отказать тебе в распрекраснейшей мисс Самии? Бери хоть сейчас. Я сам собирался ее генофондировать. Передаю тебе. Бери! Продолжайся! Я же генофондирую полинезийку Юлу, дабы планетяне ведали о национальной широте народов Самии. Лапуля, где ты?
Возле Каски-Веры поднялась синеглазая девушка, одетая только в оранжевую мужскую рубашку.
В рев втолокся топот, вбивались хлопки, а священный автократ продолжал вздымать штормовое неистовство стадиона выкриками о своем державном благородстве, переданном ему великим САМИМ.
От душевного транса Ковылко было приковался взглядом к затылку Болт Бух Грея. И вдруг он посмотрел вдаль, на горластые трибуны, поднявшиеся во весь рост и взмахивавшие белыми платками, точно на корриде, когда матадор с изяществом по рукоятку всадил шпагу в загривок быка и зрители требовали ему в награду ухо этого быка.
И оператор, и режиссер осмелели: на экране, разделенном пополам, синхронно зрительному ряду Болт Бух Грея давался зрительный ряд грозного Ковылко, сжавшего над плечами кулаки.
Курнопай невольно одушевился. Рано торжествуют трибуны: отец переждет их беснование и задор священного автократа, все взвинчивавшего и взвинчивавшего себя, но не уверенного в том, что ему удастся заткнуть хайло Чернозубу.
— Мне королева красоты на дух не нужна, — закричал Ковылко, едва Болт Бух Грей выжидательно осекся, а стадион принялся усаживаться. — Я Каску люблю! Другая, пускай она ангел божий, мне поперек души. Ты все САМ да САМ… Доса́мкался, изуродовал народ.
— Разве я против твоей любви к маме Вере? Но мама Вера сама решила свою судьбу. Я слова против не скажу, если она пожелает вернуться к тебе, достойнейший председатель смолоцианки. Тем более что вы оба включены в золотую гвардию генофондистов.
— Что моя любовь — участь погибла. И это капля в море. Ты и твои сержантишки погубили семьи, где были совет да любовь. Заместо любви и согласия вы подсунули народу чуму разврата. Будьте вы прокляты, растленные хунтисты.
Ковылко встряхнул кулаками над пушистой сивой головой и стал уходить с державной трибуны.
Провожая Ковылко разочарованным взором, Болт Бух Грей говорил под насупленность стадиона, что правильно, выметывайся отсюда, Чернозуб, нечего тебе тут делать, ты не понял ни революции сержантов, ни курса на три «Бэ», ни генофондистской философии спасения Самии и прогрессивного человечества. Терпимость имеет смысл, когда заблуждается революционер. Ты — реакционер, враждебный системе государственной целенаправленности, отражающей чаяния заблудшей планеты. Раз так — власть и народ расстаются с тобой.
Ковылко почему-то спрыгнул с нижней ступеньки, хотя она была не выше других в гранитной лестнице, и заспешил к портьерам выхода. Вероятно, он чувствовал, что добром не покинет стадион.
На мгновение умолкший Болт Бух Грей, когда Ковылко приблизился к выходу, заключил шепотом прощание с ним.
— Беги, поправ глобальный праздник. Тебе не уйти от суда жрецов во главе со мной и, что позорней, от суда истории, благодарной нам за спасение человечества.
Священный автократ возвысил голос до патетической зычности:
— Праздник продолжается. Генофондарии и генофондистки, бе-ег-ег-гом ырш по мес-ес-ес-стам.
Первым, на кого напали телекамеры, был маршал Данциг-Сикорский. Лапы старика греблись по траве. Полусогнутые ноги от шага к шагу подгибались все сильней. Кабы не Лисичка, — она готовно его подстраховала, приобняв за торс, — он воткнулся бы коленями в поле стадиона.
Режиссер спохватился, что показ самого почитаемого полководца, перенесшего черную опалу, принял кощунственный характер, поэтому приказал камерам ловить юность и двоить, четверить, восьмерить кадры.
Едва в центре экрана появился Болт Бух Грей, спускавшийся к полинезийке Юле, Курнопай обрадовался, что операторы не показывают стариков. Он не собирался оставаться у телевизора, да и Фэйхоа настаивала выключить подоночный ящик, но Курнопай медлил, чтобы убедиться, что не покажут бабушку Лемуриху. Курнопаю даже примнилось, будто САМ пресек эту позорную возможность.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: