Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

«Почему, ну почему кого-то поиск приведет к трагедии в достатке, других – в мир грез. И в чём заслуга тех немногих, которые найдут себя пусть даже последним образом. – Женщина посмотрела на Елену. Где эти «немногие»? Как живут? Чем занимаются? Есть ли они вообще?.. – мелькнула мысль, – или мы все лжем? Твердо называем правильным совершенно уродливое положение вещей. Настойчиво желая добра ребенку, поднимаем его собственный статус, приводя примеры того, как Рома больше капризничает, и Коля хуже учится, а Танечка – никуда надето не ездила. То есть, говорим: ты лучше. Делая самую страшную ошибку. Ведь могли бы найти, в чем преуспел соседский сынишка: он добр и никогда не отнимет лопатку. И только этим дает уже больше, чем вы! Всегда поможет построить домик, даст покататься на санках. И первым подойдет, если ваша дочь обиделась и отошла в угол детской площадки. Этого нет у вашего ребенка. Вы уже просмотрели! Уже приступили ко лжи, которую и без вас предстоит узнать ему в мире. Освоить «людоедские» приемы. Он еще научится прыгать выше, бегать быстрее, биться на ринге до крови… готовый от злости убить, позволяй правила. Всё подчинит цели быть лучше, сильнее, успешнее. Ведь учили этому папа и мама!

Почему безрассудно отдаем детей тем, которые ждут, во все времена ждут нашей жертвы? Опомнитесь!.. – захотелось вдруг крикнуть Полине, – разве для этого вы рожали?! Разве для того, чтоб в чудовищной пасти, пожирающей в вечной битве за выживание миллионы, добавился и ваш ребенок?! Сначала в соревновании за пятерку в школе, потом в победе на экзамене в университет, затем в гонке за успехом, деньгами, где совесть становится «досадным атавизмом», в сражении за справедливость, в котором уже льется кровь людей и, наконец, битве за власть не вашу и не для вас, но требующую ЕГО жизнь! Ребенок не знает последнего… он доверяет…»

«Но где же, где выход? Хотим добра, разве нет?..» – всякий раз заключала Полина при этих мыслях, но сегодня заколебалась – не ловушка ли это? Может «добро» совершенно в другом? Не важно, где ты живешь – в маленькой квартире или собственном доме, а как. Не важно, сколько ты зарабатываешь, а важно, на что тратишь. Не важно, какого ранга у тебя друзья, а важно, сколько их… настоящих… тех, которые позвонят, когда станешь «никем». И видя, какой стала Елена, помня, кем была одноклассница, каков был путь превращения ее в женщину, женщину, сметающую всё на своём пути, Полине вдруг стало больно и жалко. Больно за себя и жалко лежавшую напротив, которая была и оставалась лучшей подругой, и с которой разделяла слезы, огорчения и радости. Но и ложь, интриги, лицемерие… и, конечно, любовь, любовь, любовь. И как примирить непримиримое она не знала.

Но была еще боль оттого, что другая, а не она забыла пережитое, сделанное вместе за эти годы; оттого, что Полина стала сама и одна виновата в своей жизни, на которую, как считала, грех жаловаться. Эта боль удваивала первую, вытягивала, выматывала. Не успокоила и мысль – она пришла в голову только сейчас, что потеряй Полина память, хотя бы на время, забудь, хоть несколько лет событий, поступков, на нее было бы кому с пониманием смотреть – сыну, мужу. Ни первого, ни второго у подруги не было. Да, да и второго тоже. Была маска, статус, дань… как хотите. Но и такие раздумья не приносили облегчения, а лишь наталкивали на горькую правду, которая и заключалась в односторонней «открытости» положения Елены, а, значит, и собственной мечты, потому что с другой стороны, изнутри, ничего измениться не могло. Отношение к себе можно было бы изменить, лишь меняя саму себя. Пока Полина этого не знала. Да и не была готова. Зато знала капканы и якоря жизни. Как никто другой… поступая соответственно. И завидуя подруге, она злилась, понимая, что нечему. Неспособная побороть тех неизбежных противоречий, которые поднимают голову при всяком размышлении, исключающем главное – правду.

«Какая же ты стерва!.. – пришла вдруг мысль, – к чему сейчас зависть… и твоя злость? Ведь ты должна, слышишь, должна помочь ей. Как подруга, как женщина, наконец, как человек. Да и хотя бы потому, что это нужно тебе. Тебе, расчетливой даже сейчас. Взялась же! А если нужно наоборот? – говорил кто-то внутри. – Помогать не ей, а себе? Немедля. Менять что-то в консерватории?» – Полина усмехнулась, вспомнив время, когда любимой была фраза: «Я безумно хочу замуж, чтобы сложить лапки и сидеть дома».

Такова была последняя мысль жены, матери, и, конечно же, чьей-то дочери.

Не знаю, как у вас, дорогой читатель, но мне показалось, что с этой последней мыслью у Полины зародилось незнакомое прежде чувство иного, доверительного отношения к Лене, какого-то простительного понимания ее и уже своих поступков, «узнавания» доброты, ранее скрытой от глаз и не только в подруге, но и в людях вокруг. Да, да, в людях. Правда, не ко всем, а пока только к тем, кто волею судеб, оказался в подобном положении. И вовсе не к портье за стойкой и не к раздражающей вниманием охране кемпинга. Но странная догадка, что она впервые стоит у каких-то удивительных ворот, за которыми и есть тот волшебный мир, куда должна привести себя, посетила ее в ту ночь размышлений.

– Ты не ешь? – голос Елены вернул к действительности.

– Послушай… – Полина придвинула тарелку. Идея проверить себя, свои догадки таким способом, неожиданно пришла в голову. – А как, по-твоему, я часто на эту тему говорю с сыном… О том, что жениться надо, когда встанешь на ноги? Когда купишь квартиру, появятся средства содержать семью?

– А разве женятся, потому что есть деньги? – Елена, искренне удивляясь, смотрела на нее. – И разве их появление, денег, гарантированно постоянно? Женятся, потому что любят… мне кажется…

«И давно?» – мелькнула мысль у всё еще матери и жены.

Елена повторила:

– Любят… Потому что не могут жить отдельно, хотят видеть друг друга постоянно, каждую минуту… когда разлука нестерпима. Человек не можешь сам назначить время, когда такое должно прийти. После денег и дома. Оно приходит только раз. Твои слова не о том, прости… – Она виновато опустила глаза.

– Но жить где попало, перебиваться с хлеба на воду… это же раздражает, губит, любовь-то!

Полине даже стало интересно услышать аргументы тому, что и так все знают, что прячут, делая тайной, хоть как-то оправдывая ложь, преступление, на которое толкают своих детей, убеждая в обратном. Предлагая менять на достаток. Но достаток любит неискренность, слова «обман», «зависимость», «предательство», зло, высокомерие, то есть… ложь. Ложь, которую жертвы первой лжи стараются также оправдать по примеру родителей. И тоже достатком, и тоже обманом. Кто, подрастая, чувствует, что отняли родители у него в юности. И не только любимую или любимого, а саму способность любить. Ищут, приходят в отчаяние… Но уже не находят. И поэтому имеют привычку спиваться.